Лет за пяток... Лишь мастера
Девятистрочные сплетали...
Лаптеплетенье – не игра.
В лаптях мороз одолевали,
И слякоть волглую, и зной...
И основавший то селенье
Прапрадед, видно, предок мой
Был тоже ас в лаптеплетенье.
Но в слове этом есть иной
Зловещий смысл: так звались шершни,
Что лютовали в летний зной,
Во всей приволжской пойме здешней.
Уже безлюдные домки
Стоят в селе, но их укору
Кому внимать? Те старики,
В мою студенческую пору –
Навек ушли, а молодежь...
Считай, что здесь уже не жили
И детский отзвенел галдеж...
Так отчим местом дорожили
Козловы в прежние года!
У Михаила с Катериной
Дом в детском гомоне всегда.
Детей – аж десять... Я картиной
«Мал мала меньше...» вдохновлюсь...
Иные, правда, умирали
В младенчестве – обычный флюс,
Простуду в пору ту едва ли
Способны вылечить врачи.
А и лечили – толку мало.
-- Ведь хоть лечи хоть не лечи –
А смерть несчастных отнимала –
Как с Божьей волей совладать? --
Все ж дали бабушке награду,
Что, дескать, «Героиня-мать»...
Трудилась бабка доупаду.
Была красивой? Не скажу.
Вполне простецкое обличье,
Крестьянское, как я сужу.
Прескромная в своем величье --
С утра и до ночи в трудах:
Корова, свиньи, овцы, куры...
Когда уже была в годах,
А боль – сильнее, чем микстуры,
Ей – мама:
-- Мама, полежи!
-- И так болит – чего ж лежать-то?
Эй, голова, ты не мозжи! –
Нет слов, чтоб полно или сжато
И адекватно передать,
Как гостевать у них любила,
Ей по хозяйству помогать,
С ней в сад и огород ходила.
Такой был яблоневый сад!
В нем – ни былинки, ни травинки,
Плоды тяжелые висят
На ветках – чудные картинки
В воспоминаниях... Она
Из пестрых фантиков конфетных
Творила бабочек, полна
Стремлений искренних приветных
К добру и теплой красоте...
В жестокой боли умирала,
Терпя, чтоб не страдали те,
Кому всегда добра желала...
Был дедушка еще силен
И оставался жить в деревне.
Повторно оженился он,
Причем, не на старухе древней:
На Вере, коей сорок лет,
Красивой, стройной, темновласой.
Всерьез в нее влюбился дед,
Был ласков с нею, но заразой
Ее ревниво нарекли
Все дочери Екатерины
И с ней боролись, как могли:
Плели вкруг деда паутины,
Внушая: пришлая хитра,
Неискренна и лицемерна.
Лишь ради дедова добра
Вошла в его семью наверно...
А я сдружилась с Верой. С ней
Ленок на поле теребила
И бабушкой звала моей –
Не возражала... Но долбила
Семейка в дедовы мозги –
И задолбала: дед развелся.
Бывает: худшие враги –
Из близких... Клином свет сошелся
На Вере – тонкую струну
Затронула в душе у деда...
А вот – гляди, дал слабину –
Недобрых дочерей победа...
Обидно было им за мать,
Но что же делать, коль усопла:
А душу деда понимать
Не пожелали – и усохла
Та поздняя его любовь.
Ушла, взяв в виде отступного,
Хранящие тепло голов
Их, две подушки... А шального
И потерявшего себя
В Вахтане поселили деда...
Что делать? Бог им всем судья...
И я отныне, непоседа,
Делю с ним комнатку в избе,
А дедов дом большущий продан –
И резкий поворот в судьбе
Им принят в послушанье гордом.
И только вздох – «Ох-хо-хо-хо» --
Показывает несогласье.
Быть иждивенцем нелегко
Привыкшему при полновластье
Повелевать в своем дому...
Дед оставался в молной силе,
Не жаловался никому,
Колол дрова, когда просили,
На кухню воду приносил,
С телком корову спозаранку
Гнал в стадо, ломкое чинил,
Растапливал умело баньку,
А все же дом был не его.
Дед Миша тосковал заметно.
-- Что, деда?
-- Лално, ничего! –
Он улыбался мне приветно:
-- Уроки учишь, Зина?
-- Дойч!
Давай и ты учи со мною.
Вдруг за границу попадешь –
«Гут морген!» скажешь... –
За стеною –
Тридцатиградусный мороз,
А дед бубнит за мной:
-- Гут млрген. –
Берется вроде бы всерьез.
-- Тебе за прилежанье – орден.
«Спокойной ночи?
-- Гуте нахт!
Довольно, деда, для начала.
Урок закончили. Антракт! –
Я по-немецки привечала
С тех пор дедулю. Отвечал
И он мне тоже по-немецки.
Не путал и фасон держал,
Не обижался на усмешки...
Тут Нюра, папина сестра
Сманила деда Мишу в Сяву.
Тоска там более остра,
Ел всухомятку, как отраву,
Поскольку к супчикам привык.
А дочь с зятьком с утра до ночи
В работе... Захандрил старик,
Ослаб, как если б кто сурочил.
В Вахтан вернулся в тот же год
Не жить, а умирать... Признали
Врачи, что раком пищевод
Изъеден – и не помогали
Лекарства. Тяжко умирал.
Уже не ел, а боль крепчала
Сверх терпежа – кричал, стонал...
Казалось, боль сама кричала.
А в мае, третьего, ушел...
Шестую завершив декаду,
Век в пятый год седьмой повел...
За муки дан покой в награду
Тому, кто жив в душе моей
До самой той поры, пока я,
Жива... Стал ангелом уже,
Мою судьбу оберегая.
Он рядом с бабушкой опять –
Грустит вахтанское кладбище...
А нам пока еще топтать
Вселенское – земное днище...
Вахтан... Для нас Шахунья -- рай...
Райцентр – на языке докладов.
Березово-сосновый край.
Стране и древесины надо
И канифоли... Скипидар --
И им леса одарят щелро,
И деготь леса ценный дар...
Не знаем, чем богаты недра –
Лесхимзавод начало дал
Поселку на Большом Вахтане.
Здесь классик Родченко бывал,
Художник и фотограф... Втайне
Лесозавод запечатлел
В метафоричных выкрутасах,
Труд земляков моих воспел
В невероятных ипостасях.
Теперь – о маминой родне.
О бабушке – погибла Павла
Васильевна -- так жалко мне --
В суровом сорок первом. Пала
На фронте – но на трудовом.
Зимой упала с лесовоза –
Прервался дух под колесом –
Лесная вздрогнула береза.
Осиротела ребятня.
Их восемь в доме, а меньшому –
Лишь месяцы... Спасла родня...
Как быть – нужна хозяйка дому?
Второй дед – тоже Михаил,
Но не Максимыч, а Семеныч.
Недолго горевал-хандрил,
Но вскоре девочка-заморыш,
Девятая пришла на свет –
Ведь вскоре снова оженился
И этот многодетный дед.
Такой вот коленкор случился.
Ах, мужикам все тран-трава.
Детишек наплодил ораву.
Он жил в Семеновском сперва,
Позднее перебрался в Сяву.
Крестьянствовал и лес валил,
А поелику звонкий голос –
В церковном хоре певчим был,
В чем – нескрываемая гордость.
А та, что матерью моей
В свой час по воле Божьей стала,
Всех старше из его детей.
На новых землях Казахстана
Еще отметиться успел
Семеныч-дед, первоцелинник.
Не угадаешь свой удел.
Он, землероб, мудрец и циник,
Поверил в общую мечту...
Там, в Казахстане, похоронен,
Что, вроде, кажет, грез тщету,
Но дед, я думаю, доволен:
Он новой жизни пожелал –
И все-таки ее отведал.
Хронограф местный излагал
Давнишнее стремленье деда
Стать всесоюзным – ого-го! –
Представьте, старостой! Калинин
Ту должностенку у него
Зубами рвал... Адреналинен
Был политбой.
-- Оппортунист! --
Был мой дедуля ошельмован –
И в Кремль пробрался стрекулист.
Чему дивиться, коль основам
Моральным нанесен урон
Такой, что этот факт – цветочки.
Дед ярко вплоть до похорон
Жил... В Сяву я к нему и дочке,
Той, что от мачехи – моей
Ровеснице Людмиле часто
Ходила...
-- Дщерь честная, пей!
Пользителен для жизни чай-то! –
Так угощает он чайком,
Что чашек десять выпьешь точно:
-- Сиди уж, да попей ладком,
А не мотайся суматошно... –
Дед – на ходу, случалось, -- спал.
Такое странное уменье.
Внезапно хропака давал.
Еще вот только, за мгновенье,
Шутил, смеялся, говорил –
И на тебе: глаза закрыты...
Не притворялся, не чудил –
По правде. Спит – с ним говори ты,
Сквозь сон ответит, но потом
Того не помнит разговора.
Причина? Убеждал всех в том:
Соседка – с ней случилась ссора –
Свиным – по злобе – молоком
Его в младенчестве поила –
Вот оттого и немочь в нем
Сонливости внезапной...
Мило
Нам в Новошорине жилось.
Встает передо мною вживе.
Там солнце для меня зажглось.
Леса богаты и красивы,
А посредине островок –
Там школа, сельсовет с медпунктом,
Клуб... Близко – нашенский домок
С сараем, баней, хлевом... Будто
Вот снова выбегу во двор,
Вдогонку – хвостики косичек.
Меня Господь в семью привел
Последней после двух сестричек
И брата: Тома, Вова, и
Людмила – все намного старше.
Они – хорошие мои
Товарищи в житейском марше.
Дом деревянный – серый сруб.
Зимою – печка согревала.
Рос возле дома старый дуб,
Толстенный – я вокруг гуляла.
Как пушкинский ученый кот,
Хожу и песни распеваю.
Второй мне или третий год –
Осознавать не успеваю,
Как подрастаю... На забор
Повесит мать сушить тряпицу –
Я – на себя ее: убор
Мне сказочный вообразится –
Описываю в нем круги
Вокруг задумчивого дуба,
Пою... Не считаны шаги...
Самостоятельна сугубо...
Малинник малую манил.
Я дорывалась – и объелась.
И солнышко – удар свалил.
Беда уже в глаза гляделась.
Такир по счастью отыскал --
Стремительный и умный гончий.
Хвать за подол – и дотаскал
До нашего крыльца... А корчи
От боли – в обморок меня
Уже глубокий погрузили...
Все в школе – середина дня.
Он в школу... Вы бы попросили
Кого-то малую спасти,
Он за подол схватил, не лая,
Чтоб побыстрее привести,
Учительницу – и, спасая,
Ее до нашего крыльца
Довел, подол не выпуская –
И похвалою от отца
Был награжден... А я, малая,
Самостоятельна зело:
Одна в лесок гулять ходила.
Зимою и до лыж дошло...
А Вовка, мой дружок, чудило,
Чей папа, старший Киселев,
Был председателем колхоза,
Не знал для комплимента слов,
А, может, -- ошалев с мороза,
Он председателев сынок,
В штанах разгуливая красных,
Мне сдернул на глаза платок.
И я хожу в мечтах напрасных,
Что Вовка снова обратит
Вниманье на меня мужское...
Не обращает, троглодит...
Словечко, впрочем, я такое
Едва ли знала в те года...
Лет с трех одна сидела дома
И не скучала никогда...
Вот как-то, помнится, кулема,
Махорку папину нашла –
И сею, сею на кровати,
Жду терпеливо, чтоб взошла.
Махоркин дух по всей по хате...
На покрывале вдругорядь
Края отделала бахромкой.
Как? Ножничками! Благодать!
Но как с такою быть кулемкой?
Сижу в избенке под замком.
Подружка – стук! – в одно из окон
Стучит подобранным колком.
Но я-то на окне высоком.
В окно пропихиваю стул,
Сползла, ножонками достала,
Подружка держит караул,
Я, слава Богу, не упала...
Однажды, в сильную жару
Водичкой солнце окропляла,
Чтоб остудить... Расту, живу
За шагом шаг -- и горя мало --
Расту в счастливые деньки...
Из Новошорина шли с мамой
Однажды в Девятиреки
Лесной дорогой, быстрой самой,
Где повстречали старика
С котомкой. Из нее игрушки
Достал... От уточки, грибка –
В восторге! Ушки на макушке:
Еще какие чудеса?
И вот он достает матрещку –
Я вообще в экстазе вся:
Ну, чудо! Не дала оплошку –
И мамочке пришлось купить
Сию диковинку для Зинки.
То светлое – не позабыть,
Нетленны в памяти картинки.
Застолье в Девятериках.
В гостях у деда и у бабы
Мы с мамой... Вдруг – кудах, кудах! –
Чего-то всполошились «рябы»...
Мать:
-- Чей-то пес пугает кур.
Сестричка вслед за ней взглянула:
-- Сейчас там будет Порт-Артур:
Ведь там не пес, а волк, дедуля!
Дед за двустволку, что в мешке.
Развязывать оружье долго.
С трофейной ложкой в кулаке
На улку и вперед, на волка:
-- Ах, ты едри твою дыхать!
Почто мне кур пугаешь, серый? –
Тот хвост поджал – и убегать...
Жизнь дарит яркие примеры...
Взял братец на велосипед –
Я в спицы сунула ножонку,
Ободрала, но рева нет,
Трплю, хоть ужас как ребенку,
Пребольно... Йод, на рану льют.
Теплю, не разряжаюсь в плаче:
Боюсь, что больше не возьмут
Вновь на велосипед иначе..
Вот дядя Коля прикатил.
Бегу к нему, лечу «на ручки».
А он племянницу любил.
Я выдаю экспромтом «штучки»:
Дядька Колька прибегал,
Зинку на руки хватал.
Зинку на руки хватал,
Зинку крепко целовал.
Год пятьдесят седьмой повел
Из Новошорина семейство
В Вахтан -- планиды произвол.
Не человека красит место,
А место красит человек.
Отец известен в местных школах.
Образовательный стратег,
Зав районо, ему в поселок
Приказывает перейти.
Где канифольно-скипидарный
Завод – при Ленине, учти,
Построен... Новые плацдармы
Осваиваем здесь не вдруг:
В учительском вначалн доме
Со всеми жили... Недосуг
Со мной возиться старшим... Кроме
Меня в квартире – никого.
Я к одиночеству привыкла.
Лишь радио бубнит... Его
Не выключаем... Мотоцикла
По трасе отдаленнный треск
И лай вахтанских злющих шавок.
Несу дошкольный скучный крест.
От долгих устаю молчанок.
То время убиваю сном,
Воображаю сказки- были...
Позднее деревянный дом
Мы на Чапаева купили...
А начинался наш Вахтан
Когда-то с Карповской... Разросся.
Заводом старт к развитью дан –
И средней школой обзавелся.
Вот в ней как раз отец и мать
В умы вахтанцев сеют знанья.
Мне семь, пора бы начинать...
-- Здесь не бывает опозданья,
Учиться в восемь лет пойдешь... –
Вахтанский дом со всем хозяйством
Просторен, светел... Всем хорош,
Но с леностью и разгильдяйством
Не проживешь: дрова и печь
Трудов желают и вниманья –
Не угореть бы – вот в чем речь...
При доме дровяник и баня,
Сарай, веранда, огород
И все, что надобно для жизни.
Дом в рабство всю семью берет –
Иначе – как? Трудись, не кисни...
Но вот – мне восемь. В первый раз
Я в светленьком пальто и форме
Шагаю с мамой в первый класс.
И в лужу – плюх! Еще укор мне
Мать не успела и сказать,
На всю округу заревела,
Чтоб огорченье показать...
Но мать мне замолчать велела:
Ведь стыдно: грязь, к нему и ор.
Грязь мама у колодца смыла.
И вместе с нй во весь опор
Помчались в школу... В классе было
Приятно и отрадно мне:
Витали простенькие мысли
В меня влетавшие извне:
Мой класс... Ведь сколько дней, исчисли,
Мне быть в их гуще? В десять лет --
Три тысячи, коль без каникул.
Без счета радостей и бед,
Пока не выдадут матрикул.
Все так и было.. Десять лет
Все те же рядышком взрослели.
А школьной дружбы чистый свет
Нам озарял мечты и цели
Поздней и в зрелые года...
К друзьям душою пртлтпала...
Учительница молода,
Красива, статна... Наша Павла
Свет Куприяновна меня,
Не выделяя, поощряла,
И без пятерочек ни дня
Не оставляла... Вдохновляла...
Я в класс умеющей читать
Пришла – и мне легко учиться,
Хочу науки все впитать,
Чтоб вызнать, где моя Жар-птица.
В отличницах -- по класс шестой.
Любила школьные тусовки.
Всех увлекаю за собой
В кампаниях по заготовке
Металлолома и бумаг...
Макулатурные походы
Кто изобрел? Наверно, враг...
Я с первых дней и все те годы
С Галюхой Хлоповой дружу,
С Румянцевой дружу Светланкой.
Без взрослых с ними в лес хожу
С ночевкой, чтобы над полянкой
Летели искры костерка –
И разговаривать до зорьки,
Что поднимается, ярка,
А иволги лесные, сойки
Ее встречают галдежом...
Двенадцатое – пик апреля.
Шагаем по лесу гужом...
Еще и не омыла перья
Весна залетному грачу...
Как перебраться через речку? –
Галдят ребята. Я молчу.
Капусту, волка и овечку,
В задачке, впрочем, был козел
Я вспомнила – прямой аналог.
Друг Гера в сапогах пришел
И я... Что ж, пусть потом в анналах
Запишут: лишь, писец, не лги,
Не излагай сюжет превратно:
За речкой Комлев сапоги
Снимает, с ними я обратно
Перехожу, а в них второй
«Турист» за речку переходит.
Прошли мы с Герой. Он, герой,
Меня в обратный путь проводит...
Нас план осуществлялся до
Определенного момента.
Лед выстлал нашей речки дно.
Перехожу. Довольно мелко.
Отяжелели сапоги.
Они в руках уже как гири
И заплетаются шаги...
Эх, надо б, чтоб теперь другие
Хоть пару раз взамен меня
Прошли, я размышляю... Поздно!
Себя ругая и кляня,
Я в речке поскользнулась... Сложно
На люду подводном устоять.
Как видите, не устояла.
Обувку Комлева спасать
Желала – не себя спасала:
Держала руки высоко --
И сапоги не замочила,
Что было вовсе нелегко...
Закону Архимеда было
На ком себя в тот миг явить:
Вода подталкивала снизу,
Я поднялась, меня сушить
Взялись все дружно, чтобы шизу
В бронхит не перейти глухой.
Собрали с миру по одежке,
Переодели – и плохой
Исход отмелся в подитожке –
Не заболела – спас Господь...
Гуманитарные предметы
Впивала в школе в кроь и плоть.
Литературные сюжеты
Так увлекательно до нас
И страстно доносила Лора
Свет Анатольевна, что класс
Офилологел до упора
И многие потом пошли
Вослед за ней на факультеты
Гуманитарные... Смогли –
Немногие: судьбы запреты...
Владимир Палыч Ситов, наш
Директор углублял проблему –
Был полиглотом. Эпатаж
Ему не свойствен... Их тандему
Противоборствовать нельзя.
Меня, как многих, потянула
Гуманитарная стезя –
Призванье в темечко кольнуло.
Владимир Ситов на войне
Был переводчиком военным.
Потом в Вахтан вернулся, вне
Сомнений – классным был, отменным –
О т Бога – языковиком.
Такое выпало везенье:
Учиться у великих, в ком –
И мастерство, и вдохновенье.
Знал Ситов девять языков.
Преподавал легко немецкий,
Английский, итальянский... Зов
Романтики режим советский,
Зов дальних стран и городов
Душил – и лишь в сороковые
Володя Ситов мог на зов
Откликнуться – в года лихие,
Когда по свету пошагал
И побывал в далеких странах.
Его подзаведешь – и шквал
Воспоминаний острых, странных
На нас обрушивает он,
Забыв спросить у нас уроки...
Когда с умом подзаведен,
Обычно въедливый, престрогий,
Он тотчас отмякал душой –
И будто на лесятилетья
Внезапно молодел... Большой
Прошел путь жизни – и созвездья
Сияли разные ему.
Жизнь человека – как былина.
Фашистскую рассеяв тьму,
Дошел с Войсками до Берлина.
Умишком детским как пойму:
Он, Ситов, одолел два вуза.
Из полудурков никому
Не вынести такого груза:
Мостостроительный сперва,
Филологический – позднее.
Его вмещала голова
Аж девять языков! Не смея
О подвиге таком мечтать,
Учусь немецкому хотя бы...
О математике. Видать,
Мозги в сравненье с папой, слыбы.
Он приохочивал меня
К царице знаний с малолетства,
Да корм был, видно, не в коня,
Не приняла сего наследства.
И с пеньем та же кутерьма.
Великолепно пела мама.
Мне не сравнится с ней.
-- Весьма
Способна! – убеждал упрямо
Учитель музыки. – Давай
Поставим голос по науке! –
Видать, проехал мой трамвай –
И я не извлекаю звуки
Бельканто из моей души...
А с биологию любила...
Душа, хоть что-то соверши!
И совершила – навиршила:
Я – восьиклассница. Куда
Девать глаза – заколебали:
В районке, «Знамени труда»
Вирш первый опубликовали...
И вся Шахунья, весь район
Мою фамилий читает –
И шепотки со всех сторон:
-- Она! –
Ах, слава угнетает...
* * *
С золотыми кудрями девчонка...
Называли все рыжей, смеясь.
И девчонка от нас потихоньку
Все ревела, к подушке склонясь.
Годы шли. Но, как прежде мальчишки.
Говорили, что рыжая ты.
Ты читала хорошие книжки
И твои уносились мечты
В те края, где царевич прекрасный,
Златовласку свою отыскал.
И в твоихъ волосах словно в сказке,
Золотистый светился металл.
Год за годом прошли чередою,
Стала девушкой ты -- и впервые
Вдруг назвали тебя золотою,
Парни. Те, что дразнили доныне.
Мы тогда еще в школе учились,
Но уж шел разговор между нами,
Что тогда ты впервые гордилась,
Золотыми, как солнце кудрями...
Судьба вела, творить веля.
С подружками мечты-надежды
И впечатления деля,
-- Журфак, -- уже шептала, -- где ж ты? –
С ровесницею-тетей я
Надеждами делилась в письмах.
Уже вела стезя моя
Определенней ввысь и ввысь.. Ах!
Приходят новые стихи.
Их вновь районка публикует.
Нельзя сказать: я от сохи,
Но все ж сельчанка – и ликует
Душа, приподнимаясь в рост...
И в нашей школьной стенгазете
Юнкоровский мной занят пост...
Хотят взрослеющие дети
Подняться по своей судьбе
Аж до призванья, до вершины...
Как тяжко: без побед в борьбе
Проблемы те неразрешимы.
Когда на место – целый взвод –
Один лишь победит в боренье...
Редакция меня зовет
В Шахунью. Литобъединенье
Ведет здесь Юлия. Она,
Михайловна, корреспондентом
Трудилась... Тоже голодна
По славе. Тем экспериментом
Редакция спешит помочь
Шахунским творческим ребятам
Косноязычье превозмочь...
-- Ты, Зиночка, у нас с талантом,
Твоя стезя – литинститут! –
Внушает твердо мне шефиня.
Все дифирамбы мне поют.
Но крепко-накрепко заклиня
Мои мозги, зовет журфак.
Малой хотела быть шпионом –
Втемяшилось надолго так.
Позднее поняла, что в оном,
Корреспондентском, бытии
Задачи со шпионством схожи:
Пропагандистскии бои,
Добудь, хоть вывернись из кожи,
Сенсации -- и репортаж
Сооруди феноменальный.
Есть и шпионский антураж.
Порою и шпион нормальный
Под журналиста закосит...
Я восьмиклассницей впервые
В Москву попала... Наш визит
Проездом – краток. Как шальные,
Шарахались туда-сюда...
-- Вы МГУ мне покажите! –
И «колосистая» звезда
Сияет надо мной в зените.
-- Гори, гори, моя звезда! –
Монетку бросила на счастье.
Я точно возвращусь сюда!...
Подходит время возвращаться –
Определилась четко цель.
Мне «Журналист» приносят с почтой --
И понимаю: сесть на мель
Не вправе... С подготовкою прочной
Такие крепости берут.
Подготовительные курсы
В Москве заочные введут –
Мобилизуются ресурсы:
Учусь и в школе и на них,
На курсах два последних года
Усидчиво в завалах книг
Пусть даже теплая погода
Зовет на речку или в лес.
А с полученьем аттестата –
В столицу – финишный процесс --
Преддверием большого старта...
Сейчас о важном, дорогом:
Я статью в деда – сбита плотно
Токарным божеским станком
Обточена – и беззаботно
Росла до той поры, пока
Парнишки девочек не видят...
Меня с «токарного станка»
С фигурой снял Господь, но принят
У пацанов стандарт иной...
На танцах подпирала стенку
Своей широкою спиной...
Обидную и ныне сценку
Представлю – в горле запершит...
Ребята обо мне с усмешкой:
-- Зинок бежит, земля дрожит... –
Эй, парень, приглашай, не мешкай!
Но парень мог потолковать
Со мною, выбившись из круга...
Но тут же с парнем танцевать
Обычно шла моя подруга.
Мне парни често говорят:
Им по комплекции не пара.
И этот отвернулся, гад!
За чьи грехи такая кара.
Трифилов Вовка в классе мог
В защиту выступить, мол Зинка –
Не девка – чудо, самый сок!
А здесь... Печальная картинка...
Я привлекала тех ребят,
Что были возрастом постарше.
Вот те цепляли все подряд...
А после на армейском марше,
Услышав хриплое:
-- Привал!
Земляк из потной гимнастерки
Мой школьный снимок доставал
Похвастаться, что, дескать, зорьки
С такой красавицей встречал...
На службу многих проводила.
Тот мне писал, тот не писал.
А после службы их женила –
Спешили – словно был аврал.
А мне бы доучиться в школе,
А замуж школьницу не брал
Никто – источник тайной боли...
Вот танцы снова. Я стою.
Не жду чудес. Кружатса пары...
Шагает в сторону мою
Красивый черноусый парень.
Так нравится, что в горле ком.
Конечно, пригласит подругу.
Подругам тоже не знаком...
Как? Что?... Я с ним лечу по кругу –
Представьте – пригласил меня!
Казалось, упаду от счастья!
Тот вечер, радостью пьяня,
Не тает в памяти... Кружатся
Простенки, пол и потолок,
Созвездья в небесах и «крыша».
Земля уходит из-под ног.
Со мной Мухамедьяров Гриша!
И все другие вечера –
Мы, значит, стали с ним встречаться...
Но – аттестат...
-- Тебе пора
В столицу... –
Обещаньем счастья
Полны и речи и мечты...
- Меня в столице не забудешь?
-- Так не шути... –
-- Уедешь ты...
-- А ты дождись – счастливым будешь...
На курсах сессия. Она
Перетекает в конкурс плавно.
Бумаги собраны. Полна
Волнений и надежд. И славно,
Что папа с мамой довезли
Меня до МГУ-шной двери,
Найти кузину помогли
Полину... Веря и не веря,
Напутствовали на успех –
И в Минск на скором укатили...
В приемную в толпе средь всех
Стояла... Там москвички были.
Их по свободной узнаешь
Манере запросто держаться...
Да, золотая молодежь!
Шутить готова и смеяться.
Я вижу парня-соловья –
За эскападой эскапада...
-- Ну, что своишь, как не своя?
Я -- Юра Гармаш!
-- Очень рада! –
Да, рада, что заговорил
Со мною здесь, провинциалкой –
И моментально одарил
Улыбкой светлою и яркой...
Я документы подала...
-- Есть публикации?
-- Конечно!
-- Вы на дневное?
-- Да... --
Игла,
Шпиль над высоткой всесердечно
Воображенье теребит.
Особо – абитуриентам.
Кто – со щитом, а кто – на щит...
Борьба... Нет места сантиментам.
На сочиненье – собралась,
Сообразив: Лениниана
Сверхперспективна. Я зажглась.
Тем паче – Лорочке осанна
Свет Анатольевне. Она
Давала эту тему в школе.
Предполагаю, что одна
О лениском по доброй воле
Я стала факеле творить.
Нет, дескать сил, что этот факел
Могли б когда-то погасить.
Надеялась, что на журфаке
Уже за тему высший бал
Мне априори обеспечен.
И мой журфак не сплдоховал:
Пятеркой мой подход отмечен,
О чем проговорилась вдруг
Аникина на устном русском,
Когда волнение-испуг
И непривычка к сверхнагрузкам
Меня к заминке привели...
-- Не торопитесь... На «отлично»
Сдать сочинение смогли –
Здесь запинаться неприлично.. --
Услышав, что на первом – «пять»,
Взяла себя тот час же в руки,
Смогла и устный так же сдать,
Старалась -- «мученик науки»...
Мне снился сон.. Он был таков:
Дед Миша, бабка Катерина,
Да, те -- из Девятиреков,
Мне шепчут:
-- Чернышевский, Зина...
-- Так ведь его в билетах нет...
-- А все равно прочти, не лишне... –
И я прочла о нем чуть свет...
Билет... Его не протрындишь, не
Упомянув «Что делать?»... Сон
Был вещий, оказалось, в руку...
Немецкий... Я держу фасон.
Директор Ситов в нас науку
Сию надежно вколотил...
Ни разу не оговорилась...
За что мне балл понижен был?
За что «приемщица» озлилась?
«Четверка»... Остается шанс...
Но за историю боялась...
Историк школьный в пьяный транс
Входил ежеурочно... Вялость
И игнорация всего:
-- Параграф прочитайте сами,
А я посплю. Не до того,
Чтоб рассусоливать здесь с вами... –
Мой папа предложил сестре,
Двоюродной моей Полине,
Чтоб знания вошли острей
И целостность придать картине,
Смысл и уверенность придать
И избежать ошибое дабы,
Мне репетитора нанять
На эти три денька хотя бы.
Нашли, в газеты кинув клич.
На зов явился умный, дельный
И обаятельный москвич.
За три денька к картине цельной
Привел ту кашу в голове,
Что школьный пьяница оставил,
Сдала. «Пятерка». Кто б Москве
Меня с вступлением поздравил?
Но поступила ли? Вопрос...
Иду в комиссию... С ответом
Мне, отворачивая нос,
Здесь медлят...
-- Будь же человеком, --
Один другому говорит, --
Брось в список взгляд...
-- Ты кто?
-- Козлова... –
Тот длинным списком шелестит...
-- Читать умеешь? Вот... –
Готова
Всех в мире перецеловать.
Там есть Козлова Зинаида.
И, значит, можно уезжать –
Объявлена судьбы орбита...
В ажиотаже мчу домой.
Сжигает острая отрадка.
Мовшаево. Здесь поезд мой
Меня покинул – пересадка.
А в тот же час сюда другой –
В Шахунью – прибыл из Вахтана.
На нем знакомой гурьбой --
Учительская вся ватага –
На совещание... Идет
Навстречу папа, обнимает.
Вопросов мне не задает –
Он видит, как лицо сияет.
Директор Ситов колобком
Навстречу выкатился юрким...
-- Что?
-- Поступила!
-- Вот о ком
Не представляла, что столь бурным
Его окажется восторг:
Запрыгал просто, как мальчишка –
Вопль торжествующий исторг.
Ему – на совещанье – фишка,
Что выпускница – в МГУ!
Так своевременно вступила,
Впервые, кстати... Я могу
Понять его восторги... Было
Мне чуть неловко и светло...
Учителя со всей округи
Поздравили меня зело
Приветливо... Потом подруги
Вахтанские свой пай внесли,
Меня с успехом поздравляя,
Слова сердечные нашли,
Что согревали. Окрыляя...
А Гриша... Без шнго Вахтан
Как будто вовсе стал безлюдным.
Он в Ленинграде. Ищет там
Судьбу... С предощущеньем смутным,
Что разбежались две стези.
Я не желаю примириться...
Судьба, разлукой не грози,
Еще мы встретися...
Столица,
Пятиэтажный филиал
На Ломоносовском – общага.
Кого Господь в товарки дал?
С опереженьем на полшага
Вселилась в комнатку. А в ней –
Еще заочные девчата,
А с ними – пополам – парней...
Наутро унеслись куда-то...
Когда с полученным бельем
Вчера шагала в корпус третий,
Вдруг:
-- Зина! –
Крик – и радость в нем.
Так мог кричать один на свете.
Кто? Юра Гармаш.
-- Поступил?
-- Конечно, только я – заочник...
-- Я – на дневном...
-- Уверен был –
Поступишь! Я в прогнозах точных
Собаку съел. Я верил, знал,
Что мы увидимся с тобою... –
В тот день уже он улетал.
Никто не властен над судьбою.
Договорились: письма слать
Я до востребованья буду,
Ответов терпеливо ждать...
-- Напишешь?
-- Если не забуду... –
Он жил в Ростове-на-Дону,
Служил газетным фотокором.
-- Прощай!
-- Сегодня не усну... –
И разошлись по коридорам...
Соседки стали подъезжать...
-- Ирина. Я из Ашхабада.
-- Наташа!
-- Люда!
-- Лена! –
Знать
Покуда больше и не надо...
На койке слева у окна –
Мое духовное пространство.
Сентябрь – студенчества весна.
Дика нагрузка. Постоянство
Ее давленья на мозги
Спервоначала потрясает –
Буквально не видать ни зги...
Но дружба с юмором спасает...
Подруг поближе узнаю,
Вошедших волею журфака
Стремительно в судьбу мою.
Вот Черепанова... Писака,
Сумей воспеть ее красу.
Себе Ирина знает цену.
Едва ли я себя несу
С таким достоинством... Антенну
Мгновенно на нее любой
Мужик настраивал московский.
И вправду хороша собой...
Она тургеневской, толстовской
И чеховской красе сродни
Богатством внутреннего мира.
С кем хочешь девушку сравни –
Всех будет интересней Ира.
Чей темперамент всех южней?
Без колебания – Молчанской
Наташи. Крепко дружим с ней.
В своем кругу ее Кричанской
За кишиневский нарекли
Необоримый темперамент.
Услышать девушку могли
За полверсты. Подруг орнамент
Украсит Людочка собой
Савельева – большой ребенок.
С любой неправедностью в бой
Вступить готова, «октябренок»
Наивный юный пионер:
-- Да как вы можете такое?... –
Ким Лена старше... Нам пример,
Наставница... Уже рукою
Она газетную судьбу
Потрогала – с солидным стажем...
Жалела, что влилась в гурьбу
Нас, дневников... Похоже, в нашем
Полудетсадовском кругу
Ей, зрелой, взрослой некомфортно.
Что ж, я понять ее могу:
Так инфантильно, беззаботно,
Как несмышленому мальцу –
От шалостей давно отвыкла --
Как нам уже ей не к лицу
Вести себя... Грустя, притихла,
Заочным грезит... Ей видней...
Наш факультет – плавильный тигель.
Мы обживаем с первых дней
Наш темноватый тесный флигель.
В зоологический музей
На лекции послушно ходим.
Рыб заспиртованных и змей
В витринах – и иных уродин
Здесь наблюдаем перед тем,
Как нам Митяева о Марксе
Начнет трындеть... Оно нам всем –
Как, помнишь – «Есть ли жизнть на Марсе?»,
Но делать нечего – учи,
Их многословье конспектируй,
Недоуменье исключи...
Ну, что ж, давай, пропагандируй,
Профессорша... Истпарт, марлен
Ложатся бременем на плечи,
Придавливают. Встать с колен
Нельзя... Нам души искалеча
И промывая нам мозги,
Заталкивают в нас партийность.
Сопротивляться не моги!
Кучборская... Ее витийность
И вдохновенный артистизм,
Нас опьяняет, как пирушка.
Невероятный магнетизм.
Нас вводит в полный транс старушка –
И забываем обо всем...
Вослед ее речитативам
И мы гекзаметры поем,
Высоким вдохновляясь чтивом...
Татаринова... Так она
И женственна и органична.
И в древне-русский влюблена
Материал свой гармонично.
Марленщик – интеллектуал.
Следить за изложеньем – мука.
Нас в журнализме подковал,
В социологии... Наука
Сия пока не до конца
Понравилась партийным бонзам.
Ее советского творца,
Что показался слишком борзым,
Леваду, выпихнул ЦК
И с кафедры и с факультета.
Ну, Прохоров, стоит пока,
Рисует графики про это,
Что нам осмыслить нелегко.
На лекции уныло киснем.
Мы от марлена далеко,
Но, может быть, еще осмыслим,
Добудем из навоза клад...
Я раздобыла адрес Гриши –
И покатила в Ленинград –
Позвал... Наташи и Мариши
Столицы северной, поди,
Им неминуемо пленились.
Красив, как Аполлон, гляди...
Но наши судьбы не сложились.
Он понял это раньше. Я
Еще иллюзии питала,
Но охлаждения змея
Уже под кожу мне вползала.
Судьбы совместной больше нет,
Но я за прошлое цепляюсь –
Во мне его глубокий след,
Еще борюсь, сопротивляюсь.
-- Я напишу тебе письмо!
-- Пиши. Наверное отвечу.
Засохнет вскорости само... –
Он предрекает. Не замечу,
Как новых ярких встреч дурман
Воспоминания погасит,
Эпистолярный наш роман
Иссякнет сам собой. Украсит
Мою судьбу веселый круг
Друзей столичных, новых, шумных.
И каждый этот новый друг
Затмит меня...
-- Неправда, умник!
Тебя ничто мне не затмит...
-- Эх... Будет столько впечатлений!
Чуть погрустишь, но отболит... ---
Я в поезде в плену сомнений.
Он – убеждает разум. – прав.
Душе не хочется мириться,
Что эпилог сердечных глав,
Расписывает мне столица.
Ведь можно, -- думается мне,
Учебу бросить, переехать.
Ведь он для сердца – свет в окне...
Но и журфак... Как быть? Что делать?
В вопросах маялась всю ночь.
Брльна дилеммою недетской –
И никого, кто б мог помочь...
А первой парою – немецкий.
Она уже ведет опрос,
А я-то в полусне тонула.
И перед ней, как альбатрос,
Вдруг носом клюнула, всхапнула.
Я подпирала лоб рукой,
Но как же пересилить дрему.
Афронт? Афронт. Еще какой!
А немка рядом чуть не в кому
Впадает.
-- Наглости такой
Вовек, Козлова, не забуду! –
Упреки из нее – рекой.
Я – что: оправдлываться буду?
Общага наш «семейный» дом.
Живем в нем дружно, как сестренки...
Просторных нет у нас хором
И кошельки чрезмерно тонки,
А часто – и совсем пусты –
Когда неделя до степешки.
Бледны не ради красоты --
Такие не про нас потешки.
Спсительный бесплатный хлеб
В столовой заменяет мясо.
Плюс чай за три копейки... Мне б
Стройнеть, но не уходит масса...
-- Займи копеек на метро! –
И улыбнемся лучезарней.
Воздай, Господь, им за добро --
Нам не отказывают парни.
Но не вернуть им не моги:
Они не Ротшильды, не Крезы –
И наши общие долги,
Как у Бетховена диезы
Для виолин, фаготов, труб,
Висят на двери партитурой.
«Головкин – гривна, Гришка – руб.,
А Зинкин «кот»...
С такой фигурой
Я нравлюсь зрелым москвичам –
Тридцатилетним и с деньгами...
Внимаю сладким их речам,
Хожу в кафе...
-- Вот здесь я с вами,
Но мне кусок не лезет в рот:
Мои подруги голодают... –
Кто денег просто так дает,
Другие щедро покупают,
Еду... Моих свиданий ждут
Девчата, как небесной манны.
И в «партитуру» попадут
Вполне достойные осанны,
Те «хахали» мои, «коты»,
Что тоже не были богаты,
Но строили к мечте мосты,
Нас выручая – «меценаты»...
Наташа. Ира, Лена Ким –
Южанки. А суровый Хорош
Велит и им, как остальным,
Встать на лыжню без спора промеж
Привыкших к лыжам северян..
С Савельевой промчались шустро.
Морозный воздух в парке прян,
Снежок в искринках перламутра.
Как Черепанова потом
Преподносила ту картину.
-- Шаг только сделала с трудом,
А рядом, как ракету, Зину
Со страшной скоростью влекло...
Я только вновь в дыжню попала,
Как сзади звонкое зело:
-- Ир, уступи лыжню! –
Сначала
Пытаюсь разогнать шаги
И продолжаю путь упорно,
А сзади капает в мозги:
-- Ир, уступи лыжню! – задорно
Козлова – и летит вперед –
А я запутываюсь в лыжах.
Что делать – кто их разберет?..
Вся раскрасневшись, в лохмах рыжих
Летит Козлова – и опять:
-- Ир, уступи лыжню! – взывает –
И улетела – не видать...
Упрямства-то и мне хватает.
Я делаю широкий шаг,
Обалдеваю: ведь, как прежде:
-- Ир, уступи лыжню! – в ушах.
Зверея, не дую надежде
Угаснуть – и шагаю вновь.
Я пропотела и простыла.
Немного и застынет кровь –
Морозцем крепко прохватило.
А в дополненье ко всему,
На пятую свалилась точку,
Как мне подняться, не пойму –
А Зина – мимо по кружочку.
Снимаю лыжи, чтоб дойти
В ботинках до начала круга.
Но вот, не завершив пути,
Гляжу: опять летит подруга.
До базы еле доплелась.
Навстречу мне без лыж – Козлова:
-- Ждать, Ира? – Покатались всласть,
Но в голове рефреном снова:
-- Ир, уступи лыжню! – Свихнусь... –
Ирину по утрам будили
Всем курсом...
-- Отвали, проснусь
Сама... -- Мы подходили
К ее постели много раз.
Ирина смачно материла,
Швыряла что попало в нас,
А после нас же и корила,
На третью пару опоздав,
Что мы ее не разбудили
Савельева... Души состав --
Правдоискателький... Любили
Девчонку за максимализм
Самоотверженность стремленья
Помочь, безбрежный альтруизм...
Она – без страха и сомненья
Пойдет на подвиг за друзей –
Такое нравственное чудо –
Хоть сразу помещай в музей –
Феномен, личность ниоткуда.
Был случай – написала мне
По школе лучшая подруга.
Ужасно худо было ей,
Галине Голубевой... Туго
Душила девушку судьба,
Сама пыталась отравиться...
Общажных кумушек гурьба
Над Галей начала глумиться:
-- Несчастный, видите ль роман.
Подумаешь, какая цаца:
Добавь на физию румян –
И выйди на проспект – сниматься.
Подцепит новый мужичок –
И позабудешь неудачу... –
Реакция такая в шок
Меня бросает. Горше плачу.
Подруга до того дошла,
Что исключат из института...
Беда в дорогу позвала:
Коль беспросветная минута,
То легче, если рядом друг,
Поддершивающий морально,
С кем разорвать давящий круг
Легко... Поехать – актуально,
Да только трешка в кошельке,
А надо бы хоть вдвое больше,
Чтоб в толчее и холодке
Домчаться... С каждым мигом горше
Подруге без поддержке там...
-- На день куда-то мчаться глупо! –
Устроили девчонки гам. –
Коль хочет в состоянье трупа
Твоя подруга перейти –
Не убедишь и не поможешь.
Себя лишь с нею до кости
С подругой за одно изгложешь.
Савельева:
-- Вот трешка. Едь.
Ведь ясно, что зовет подруга.
Дала бы что-то и на снедь,
Да больше нет... Затянешь туго
На платье узкий поясок...
Не каждый день хотят травиться.
А нам поголодать денек
Полезней, чем потом томиться
От чувства собственной вины... –
Я тотчас укатила в Горький –
Где убедилась: так должны
Мы поступать всегда. Нестойки
Порой друзья, но если друг
Примчится и поговорит с тобою
Да укрепит упавший дух,
То сможешь совладать с судьбою.
Я в общежитиях нашла
Трех одноклассников вахтанских.
Совместно Галины дела
Мы утрясли. Страстей испанских
Сумели вместе избежать.
Они пообещали Галю
Впредь в поле зрения держать.
С тех пор – лечу и помогаю
Всем, кто окажется в беде
С тогдашней Людиной подачи.
Лишь только:
-- Зиночка, ты где? –
И отступают неудачи.
Молчанская Наташа... С ней
Мы – как взаправдаштие сестры.
Она навек в душе моей.
Мои воспоминанья пестры.
В них вечтно Наткин крик и визг –
Фонтан эмоций, темперамент.
Шумна, как пилорамы диск.
Но – не продаст... Таков орнамент
Моей студенческой тропы.
Ким Лена – из ташкентских грядок.
Мудра... Коллизии судьбы
Умела приводить в порядок,
Все по ранжиру разложить,
Во всем детально разобраться,
Что крепко помогало жить.
Сестринства нашего и братства
Она – по праву – аксакал,
Пускай без бороды и в юбке...
В разлуке кто не тосковал?
А нервы детские так хрупки.
Два первых месяца в Москве,
Куда себя девать не знала.
Брожу по улицам в тоске –
По дому и семье скучала.
Одна седьмого ноября.
В иллюминации столица,
Мою тоску усугубя:
В такие дни – родные лица
Дарили радостью меня.
Как в этот праздник одиноко!
По переулкам семеня
Безсильно, словно бы от тока
Внезапно вдруг отключена.
Жду будней. Там хотя бы дело,
А в праздник день-деньской одна.
Листва шуршала, шелестела...
Вдали от мамы с папой мой
Настрой унынье отягчало
На Новый год уже домой
Помчалась. Сильно полегчало.
Изобретатель Гилденбрандт
Нас стенографией ущучил.
Но не у всех к сему талант
Предмету. Сильно бы помучил.
Среди студенток есть одна
В предмете профессионалка.
-- Дай всем списать нам. Ты должна!
-- Должна? Берите. Мне не жаалко. –
Так ту препону обошли,
Попортила немало крови.
Ну, на машинке-то смогли,
Хоть многим пишмашинка внове.
И я на факультете с ней
Впервые тесно подружилась.
Тот навых – до скончанья дней...
По курсовой – четверка... Длилась
Стезя семестра только пять
Обычных месяцев... Но вечность
Сравнима с ними... Исполать –
Втемяшены во всесердечность.
Апофеозом ярких дней
Стань , сессионная страница!
Сдавать Кучборской пострашней
Чем даже с Цербером сразиться.
Билет отчаянно взяла –
Ведет в неведомую сферу.
Интуитивно начала,
Копируя ее манеру
Жестикулировать, вещать...
Харизматические фразы
Ее в пространстве размещать –
И не могу от той заразы
Избавиться... Она глядит
Смешливо, с пониманьем мудрым...
Подруги думают: чудит
Козлова – и меня за кудри
В сердцах подергает Сама...
Она же помогла вопросом.
Из закоулочков ума
Вытаскиваю будто тросом
Детали – и давю ответ
На удивление четкий, дробный...
-- Ну, хорошо... Но вот совет:
Синопсис текста впредь подробный
Сперва извольте изложить,
А лишь потом его анализ...
Прошу сие не позабыть... –
Подруги:
-- Как мы волновались!
Твое актерничанье в дрожь
Бросало. Пела так трагично...
Что?
-- «Хорошо»...
-- Ну, ты даешь!
Зачетку дай... Да здесь – «отлично»!...
И душка- Прохоров актер.
Но стиль другой. Ведь он – мужчина.
И он с экзамена попер.
За шпору. Важная причина.
Пришлось потом пересдавать.
Сидел, глядел во все очечки,
Чтоб не пыталась вновь содрать.
Ответ вытягивал до точки.
И возмущался: почему.
Коль знаю, не отвечу сразу?
А так приходится ему
Трясти вопросами заразу,
Вытряхивая по словцу
Ответы из моих извилин.
Так сессия идет к концу...
По русскому у нас Калинин.
Такие сочные всегда
На лекциях давал примеры.
Что ни профессор, то – звезда...
Куда-то делись кавалеры...
Да вот же Гармаш! Чудеса!
Не забываем заниматься.
Но в день хоть час, хоть два часа
Находим, чтобы пообщаться,
Сходить в кино и погулять.
Он старше десятью годами,
Стараюсь чувств не накалять,
Пока нет ясности меж нами...
Каникулы... Скорей домой.
Я там душою отдохнула.
И вот уже семестр второй
Нацелил всех орудий дула
На нас. Но мы уже не те.
Уже уверенней и проще –
Мы ближе на шажок к мечте.
Теперь на трудности не ропщем.
Осваиваемся в Москве.
Свободнее на факультете.
И не оценки в голове,
Когда нас вовлекает в сети.
Соблазнами Москва. Теперь
Без колебания закрою
Аудиторийную дверь –
И подружусь тесней с Москвою.
Высокой целью задалась:
Все посетить кинотеатры,
Музеи и театры... Всласть
Столичных улочек стоп-кадры
Запечатлела в голове...
Когда Гришутка Ованесов
Услышал, что была в «Москве»-
Кинотеатре,
-- Тешишь бесов, --
Уж на Можайское шоссе
Пошла бы, все-таки поближе! –
А с ним поудивлялись все.
Ну, что же, пусть и всем и Грише
Так удивительно сие,
А я брожу по закоулкам,
Душевное творю досье.
Бесчувственным холодным чуркам
Мое пристрастье не понять,
А я хочу мою столицу
До камешка в себя принять,
С Москвою навсегда сродниться.
Семестр тем временем идет.
А кульминацией семестра
Уч. практика. Меня берет
В свою команду шеф «оркестра»
Сам Дзялошинский... Репортаж
Об «Ил-62» писала.
-- Строк триста под него мне дашь?
-- Нет, триста – много.
-- Двести – мало.
-- Даю тебе сто пятдесят –
И больше не проси, Зинуля.
Зато с «Козловой» поместят,
С фамилией.
-- Бери, жадюля!
Хоть тренировочный полет
Достоин даже разворота.
-- Так, написала и – вперед!
-- А мне еще писать охота.
Тогда заметку принеси
О тренажере для пилотов.
Строк двадцать. Больше не проси.
Без подписи.
-- Была охота!
Но все ж и тренажер ему
Я описало малострочно.
Ведь я в команде. Потому
Стараюсь. Собрана досрочно
Подборка. Номер вышел в срок
Обычных много интересней
Студенческий... Еще шажок,
Еще куплет судьбы, как песни.
О логике. Кириллов – зверь.
К тому же – женоненавистник.
По два-три раза входим в дверь
Сдавать зачет. От взглядов кислых
Его скисаем до того,
Как выдаст нам билет с задачей.
Никто не знает ничего.
И, видимо, нельзя иначе,
Коль даже Ленин, сам Ильич
По логике имел четверку.
Кириллова навязший спич
Нам растравляет раны только:
Курица не птица,
Женщина не логица.
Пренебрежением печет...
Похоже, в чем-то сам ущербный.
Я все же выбила зачет,
Не задержав процесс учебный...
Ох, сессия... «Декамерон» --
Как неизбежность для девчонок.
И Шведов с комплексом. Им он
Всех доставал нас до печенок.
Но не ему меня смутить.
К скабрезностям в Москве привыкла,
Сумела даже пошутить.
Аудитория притихла.
Он только хмыкнул, осознав,
Что я сама смущу охотно.
-- Зачет! –
Бесстыдное поправ
Бесстыдным, прижимаюсь плотно
К профессору... Красней, милок.
На миг, но ни вздохнуть ни охнуть
В тот миг бесстыдный наш не мог.
А мог и в обморочек грохнуть...
-- Так я пошла?
-- Идите, всё...
Иду, зачеткой помавая...
Могла б и накрепко в лассо
Поймать, но у меня иная
Совсем отдельная стезя...
Мне снова повстречался Гармаш...
Мне показать ему нельзя,
Что влюблена, в груди пожар... Наш
С ним странен дружеский союз:
Два раза в год друг друга ищем,
Когда в столице сводит вуз.
Даются встречи нам, как нищим,
Да в сессионные деньки,
Когда готовимся к зачетам,
Сидим недвижно, как пеньки...
Он, Гармаш Юра... Эх, да что там –
Отвечу без обиняков:
Мне нравится он бесконечно,
По-крупному, без дураков,
Отчаянно, полносердечно.
А есть ли чувство у него?
Молчит, не подает и знака.
Похоже, в сердце – ничего...
Что ж, промолчу и я однако...
Он намечает переезд
В Москву по зову «Комсомолки»...
-- Не выдаст Бог – свинья не съест! –
Возможно, рано на осколки
Мне чувство робкое крушить.
Решили, что из студотряда
Я напишу, где буду жить,
На «До востребованья»...
Ваше мнение: