Семен Венцимеров - Журфак-8-10. Виктор Притула (Новая версия)
Жанр: Лирика: Стихи, не вошедшие в рубрики Прочтений: 0 Посещений: 1966 Дата публикации: 7.12.2007
Тбилиси... Там я был рожден,
Хохол – казак наполовину...
Отец был украинцем... Он
Гнул над сукном с иглою спину –
Портняжил... Нажил ишиас..
В надежде справиться с болезнью
На Украине, взял и нас
В Звенигородку... Строчкой в песню
Судьбы моей вошла она,
Хохлацкая Звенигородка,
Что возле Умани... Видна
Веков ушедших в ней бороздка...
Точней – из Дубовы отец,
Иван Ефремович Притула,
Портной по местному – кравец.
Весь век грузинам шил сутуло –
И позвоночник натрудил –
Ни разогнуться ни согнуться...
Звенигородки долгим был
Путь жизни. Если оглянуться,
В тринадцатом прошлись по ней
Набегом злобные монголы...
Она была еще древней:
В земле нашли каменьев сколы,
Что означает: в тех местах
Ходили и неандертальцы.
Кололи камни на камнях,
Наверно, отбивая пальцы,
Но научились мастерить,
Скребки, пробойники, рубила,
Охотиться, огонь хранить,
С природой жить в ладу... Поила
И омывала их река –
Они ее любили... Ты лишь
Не смейся – не пойму пока,
За что Гнилым прозвали Тикич...
Еще в дни Киевской Руси
Воздвигнута Звенигородка.
Откуда имя то, спроси –
Стояла крепость-загородка,
В ней колокольня, а с нее
Звонили, недруга встречая...
Нелегкое житье-бытье
У пограничников... Большая
Беда – монгольская орда...
В тринадцатом примчалась веке,
Казалось, город навсегда
Был уничтожен в том набеге.
Звенигородцы молодцы:
Из пепла город возродили...
В те годы – города отцы –
Князья Карачевские или –
Звенигородские... Они
Из Рюриковичей... Последний –
Князь Александр в лихие дни
Литвяг, не отстояв обедни,
Пошел с литвягами на Русь
С сынами в свите Свидригайла –
И потерял здесь власть... Дивлюсь
Перипетиям: протекала
Здесь жизнь в борении культур
Литовской, ляшской, русь-хохлацкой...
Когда здесь пращуры Притул
Явились – неизвестно... Сказкой
Не стану потчевать, что мы
Потомки Рюрика... А впрочем,
Как знать? Видны из древней тьмы
Лучи преданий смутных очень...
В конце шестнадцатого здесь
Создали Корсуньскую область.
Опять Звенигородке честь:
Являя воинскую доблесть,
Хранить границы, чтобы враг
Не подобрался бы внезапно...
«Вчера» слагалось града так,
Да будет радостнее завтра...
Из этих мест вокруг Черкасс
Пошло казачество... Отсюда –
Богдан Хмельницкий и Тарас
Шевченко... Начали нехудо
Из свеклы сахар добывать
Здесь хитромудрые селяне,
Литвяги, злобный ляшский тать
С них драли шкуру в виде дани,
Пока хохлацкий вождь Богдан
Соседний Чигирин столицей
Не объявил... Указ им дан –
С Россией воссоединиться.
Военный предпоследний год...
Здесь, у моей Звенигородки,
Котла Корсунского ворот
Захлопнулись литые створки –
И наша армия пошла
Месить фашистские армады...
Немногие лишь из котла
Живыми вырывались гады...
Иван Ефремович, отец,
Здесь подрастал, в Звенигородке.
Голодомор извел вконец
Семью... Казалось, что короткий
Отмерян путь земной ему...
На хлебородной Украине,
В бесхлебную попавшей тьму,
О чем она скорбит поныне.
Соседям, бросившим жилье,
Чтоб в край бежать грузинский, сытный,
Ванюшку, чадушко свое,
Притулы отдают, чтоб ситный
Лаваш грузинский спас его...
Марию привезли с Кубани.
Она мне мама... Ничего
Не помню из Тбилисской ранней
Ребячьей жизни... Я себя
Осознаю в Звенигородке...
Здесь местом игрищ всех ребят –
Военный грузовик... Колодки
Взамен колес воображать
Нам не мешали шоферами
Себя, -- рулить в войну играть... ...
Здесь тяжко приходилось маме
Пока отец не одолел
Свою портновскую хворобу –
Он еле жив – и не у дел.
Вскорми одна семью, попробуй.
На долю мамы горьких дней
Пришлось так много с малолетства.
Отец ее, казак Андрей,
Был раскулачен – грех соседства
Завистливого... Кулаком
По правде старый Ляшов не был...
Несправедливо – в горле ком –
Лишен двора, родного неба,
Семьи... Четырнадцать детей
У «кулака»... Уклад разрушен –
Одна из сталинских затей –
Дом разорен, очаг потушен...
Дед в ссылку ехать не желал,
От власти бесноватой скрылся.
Никто не знает, где пропал,
В пространстве горько растворился.
От Лабы до Куры судьба
Тогда забросила Марусю.
На юг стремилась голытьба,
Расставшись с кровожадной Русью.
Здесь домработницей ее
Взял добрый адвокат Шапиро...
Происхождение мое
Не требует пера Шекспира....
Заносит половодье строк
Реки воспоминаний в пойму:
Я лет, пожалуй, с четырех.
Себя в Звенигородке помню.
Мороз – одна душа жива,
Уже и щеки прихватило...
В кабине старой пацанва
По очереди руль крутила.
Мороз кусается. А все ж
Домой не тянет. Впрочем, дома
У нас и нету... За платеж
Хпзяйка местная пустила
Пожить... А денег вечно нет.
И мама ходит по соседям:
Стирает людям, встав чуть свет.
Порою мы с сестрицей следом
Плетемся... Все вокруг бедны.
Богаче только парт-элита.
И у учителя штаны
Новей... Лишь он меня досыта
Кормил: черняшку поливал
Олией – маслом из бутылки –
И сахарком то присыпал...
Пирожное!
-- Москаль! –
Дразнилки
Везде у пацанвы в ходу.
Заговорив довольно поздно,
Попал в хохлацкую среду.
Уже привык терпеть бесслезно
Издевки, что не говорю,
Как равный на хохлацкой мове...
Молчу, судьбу свою корю...
Но вскоре стал по местной моде
По-украински стрекотать...
Учитель мне читает книжки.
Для малышей их негде взять,
Но чем же подпитать умишки?
Из Гоголевских «Вечеров...»
Еврей истории читает...
Да так читает – будь здоров! –
Страх просто за душу хватает,
Но я прошу:
-- Еще, еще!
Стою, жую свою черняшку.
Боюсь, придет страшилище –
И унесет меня, бедняжку...
А мама платья продает
И руки рвет на постирушках.
Идет пятидесятый год –
И не мечтаю об игрушках.
В Звенигородке главный пан –
Негреба –двинут на рембазу.
Он в бурках – и партийный клан
В таких, чтоб узнавали сразу.
На прочих – серые пимы
И кирзачи, что просят каши.
С натугой выживали мы.
Такие были годы наши...
Еврей-учитель был в войну,
Как помню, красным комиссаром.
В Неметчину его жену
Угнали. Занимаясь с малым,
Со мною, то есть, оделял
Меня, должно быть, той любовью,
Что не родившимся не дал
Своим детишкам... Сердце кровью
Не обливаться не могло...
И брат отца Федос был угнан
В Неметчину, что батю жгло
Всю жизнь...
-- Он выжил, верю. Умным
Федос был парнем... Верю: Жив
В Неметчине сейчас отменно.
Не пишет, чтоб не сокрушив
Нам судбы, не загнать мгновенно
В ГУЛАГ... –
Об этом говорить
Стал вслух он лишь в шестидесятых...
Кого за этот страх корить?
Страх черный цвет имел и запах
Страх всей страною овладел...
Хворь отступила понемногу...
-- Обратно, в Грузию! – велел –
Мы снова двинулись в дорогу.
Тбилиси в чаше между гор.
К одной из них спиной прижалась
Нахаловка. Судьбе в укор
Мы жили так, что просто жалость
Брала... Нужда была горька.
Снимали микрокомнатенку
У украинца-земляка,
А он приляпал ту хатенку
К скале одна стена была
Скалой – она всегда сырая.
В ужасной тесноте жила
Семья, в тех горестях сгорая.
В Тбтлтиси снова надо мной
Мальчишки стали потешаться,
Поскольку с мовою родной
Мне трудно сразу распрощаться.
-- Хохол! – смеется пацанва, --
Хохол! – вновь прекращаю речи.
Молчу – не месяц и не два –
Полгода... Но и это лечит
Неспешно время... Я уже,
Обиду затворив в кутузке,
Иначе говоря – в душе,
Читаю по складам. По русски.
Три книжки было у меня
Для восхитительного пира
Читательского. Я ни дня
Без книжки. Подарил Шапиро.
Из трех особо я любил
«Три поросенка». Мир Диснея,
Что к ней рисунки сотворил.
Подарок щедрого еврея.
В четыре, пять, шесть, десять лет
Никто в писатели не хочет.
На нашем поколенье след
Войны, что взрывами грохочет.
В войну играют пацаны.
Другие игры неизвестны.
Наследники боцов войны,
Мы пели фронтовые песни.
-- Я буду летчиком!
-- Бойцом!–
Танкистом!...
-- Моряком!...
-- Комбригом!...
Ая престранным был мальцом –
Меня всегда тянуло к книгам,
А эти игры не любил.
Душа судьбу предвосхищала?
И вправду я престранным был:
Шел к книге с самого начала...
Была сестрица у меня
Родная, старшая – Ирина...
Скала, возможно, и фоня,
С ней злое дело сотворила:
Вдруг заболела – вот беда...
Так жалко бедную Ирину...
Не зря ль мы прибыли сюда,
Покинув неньку-Украину?
Вся комната – квадратов семь.
В ней главным – длинный стол портновский,
На нем я сплю, за ним я ем –
И наблюдаю труд отцовский.
Он изумительный портной.
Его мальцом отдали в Умань
Еврею-мастеру...
-- Родной, --
Учил еврей, -- смотри и думай,
Учись лекала применять
Учтя и рост и стать клиента. –
Отец искусство перенять
Сумел вполне... Одномоментно
Все о клиенте понимал
И строил знатные костюмы...
Так нас с сестрою поднимал...
Меня не покидают думы
Печальные: такой портной
Наверно нажил бы хоромы
В другой стране... В стране родной
Мы – нищие... Судьбы изломы:
Отец работал в ателье –
Его зовут в совет министров,
Где, обещают, кутюрье
Получит бонусы... Неистов
Отец в стремленье заслужить
Оплату выше и квартиру...
Но стало лишь труднее жить –
Министры обманули... Иру
Хвороба давит все сильней...
Тут родилась еще Танюшка...
Мне, значит, нянькой быть при ней...
-- Хлебни, Витек! – под нос мне кружка
Подставлена... В глаза глядел
Мой крестный батя.
-- Выпей, Витя! –
Мне шесть всего –то... Не хотел...
-- Такое важное событье,
Хлебни во здравие сестры
Успеха ради и удачи.
На это дело мы востры... –
Представьте, выпил кружку чачи.
Потом на улицу пошли,
На лыжах скатывались с горки...
Те дни дошкольные – вдали,
Я – ученик тбилисской школки,
Грузинско-русской... Полон класс
Армян, евреев, украинцев.
Никто не разделяет нас
По расам-нациям, на принцев
И нищих... Все равно бедны,
Одежки и обувки жалки –
Укором для родной страны...
А папе дали в коммуналке
Побольше комнатку. Теперь
На пятерых – шестнадцать метров
В пятиэтажзке... Вот и верь
Посулам... Лишь растрата нервов..
При доме был колодец-двор...
Наш дом большой, восьмиподъездный.
Торцом к нему другой в упор –
И там по коммуналкам бедный,
Полуголодный жил народ...
Потом – фабричная общага.
В ней разновозрастных живет
Душ триста трикотажниц... Тяга
Мужчин в тот вряд ли монастырь
Всем очевидна и наглядна.
И нравы у девиц просты...
Живем без шика, непарадно...
Дзивлетская... Здесь разный люд.
И обездоленные курды
В бараках злобные живут,
Скитальцы без страны... Откуда
В Тбилиси эти – не узнать.
По правде – и не интересно.
Мы их старались избегать.
Боялись курдов, если честно.
Был случай. Рядом стадион,
Где мы, мальчишки, мяч гоняли...
Парнишка-грек... Недавно он
Лишился матери – мы знали.
Примкнувший к нам зачем-то курд
Вдруг начал матерно ругаться.
Грек на расправу быстр и крут –
Ножом ударил святотатца...
Нет оскорбления сильней
В Тбилиси -- мата для грузина.
Нет в мире никого святей,
Чем мама для грузина-сына.
Мы, здесь живущие, сыны
Народов запада, востока.
Быть тоже тщательны должны
В словах, не то побьют жестоко...
Еще во дворике у нас
Смешная башенка стояла
С решетками. Народный глас
Вещал: собою представляла
Заборник воздуха – внизу
Бомбоубежище скрывалось.
Страна готовилась грозу
Встречать военную, боялась...
Полнее частностей охват,
Деталей, среди коих жили...
Кого назвать мне из ребят,
Дворовых, с кем тогда дружили...
Я сходу вспомню двух Валер.
Один – Шпаченко, Майсурадзе –
Второй... Изяществом манер
Не отличались... В нашем братстве
Дворовом не они в чести,
А честность и души открытость,
Готовность защитить, спасти...
Любой из них романтик-витязь...
А в классе вдохновляет нас
Учительница наша Клара
Свет Соломоновна – и класс --
Сказал бы кто дурное – яро
Пошел бы в драку за нее.
Она читать-писать учила,
Но сердце восхитить мое
Сумела – и в него вложила
Навечно нравственный закон.
Внушила:
-- Бог в душе, ребята,
Он – совесть, состраданье – Он,
И добротою будь богата,
Любовью детская душа...
Мы эти максимы вбирали,
Внимая Кларе, не дыша,
И эту правду принимали.
Библиотека... Улетал
Душою в светлый мир Майн-Рида,
О приключениях мечтал,
Открытиях... Эфемерида
Воображения меня
В строй мушкетеров водружала.
Мечталось: шпагою звеня,
Прославлюсь и меня держава
За подвиги вознаградит...
Я не был вовлечен кружками,
В искусствах не был даровит –
Мечтал с дворовыми дружками,
Впустую не комиковал –
Мол, клоун, Пат и Паташон –де...
По классам смело пошагал...
Меня историк школьный Швондер –
Но не булгаковский типаж –
Увлек рассказами о прошлом.
В них погружался, как в мираж,
Рождали мысли о хорошем.
Был Александр Ильич простым,
Интеллигентным и доступным.
Вещал нам голосом густым –
И замечаю, как расту с ним,
Неспешно изощряя ум....
А историческая проза –
Подпиткою для чувств и дум...
Нас по литературе Роза
Свет Соломоновна вела –
Еще один источник мыслей.
Любовь к серьезной привила
Литературе русской... Мы с ней
Учились вдумчиво читать
И вдумываться в тайны слова,
Что помогало мне мечтать...
Учители! От них – основа
Судьбы, строй мыслей, первый шаг
К тому, что станет направленьем...
С их поощрения душа
Смелеет... Каждым сочиненьем
Я нашу Розу удивлял.
Она писатетельскую долю
Мне предвещала. Я внимал –
И верил, хоть и знал: крутою
Была к писательству тропа...
А для физ-химии уж точно
Особо голова тупа:
Что ни учу – забылось прочно.
Жизнь-школа... Сложная игра.
И в ауте нельзя валяться...
Внезапно тут пришла пора
В девчонок трепетно влюбляться...
Вначале офицера дочь,
Совсем как пушкинская Маша...
Влюбила так, что спать невмочь –
Мальчишеская доля наша...
Потом другая обожгла
Соседка – Балашова Таня...
Тут Ина Богачук вошла
В мальчишеские грезы тайно...
Одновременно в двух влюблен –
Такая вышла незадача.
Мне явь не явь и сон – не сон.
Я изнываю, чуть не плача,
От их воздушной красоты,
К ним страшно было прикоснуться...
Так чувства первые чисты...
Дни юности стремглав несутся...
Те искры раннего огня,
Наверно, детство увенчали...
А эти девочки меня,
Представь себе, не замечали...
Наверно миллионы раз
Так было с сотворенья мира...
Позднее в наш веселый класс
Явилась новенькая – Ира.
И ей пришелся по душе
Не кто-нибудь, а сам Притула...
Мне стало сложно жить – шерше
Ля фам – а чувство к ней потухло.
Мне жаль, что Ира – не одна
Из тех, по ком душа стенает.
Нет чувства – не моя вина,
Другие мне милы – бывает...
Ирина, старшая сестра,
Заболевает все сильнее...
Печаль по ней была остра.
И мама уезжает с нею
В Москву, меня опекуном
Оставив для Танюшки, младшей...
Шли час за часом, день за днем...
Молю: Всевышний, ты подладь же
Здоровье Иры, чтобы нам
Порадовться за сестрицу...
Несусь по жизненым волнам.
В душе стремление искрится
К неприземленному. Хочу
Творить в гуманитарной сфере.
В актерстве? Может быть... Свечу
Возжгу в душе мечте и вере...
Был день рожденья у сестры...
Хотелось заработать денег
Ей на подарок. Не мудры
Мыслишки... Ну, решил, затейник,
Что если напишу статью,
То встречно будет гонорарик.
С доходом бабки подобью,
Смогу купить сестре подарок.
А озаглавлю «Битломан...»
Добавлю что-нибудь такое –
Разэтакое, чтоб в карман
Рублишки потекли рекою.
Вот: «... на веревочке»... А что –
Забавно и оригинально.
В конверт свой опус, прыг в пальто –
И в «Алый парус» шлю нахально.
Пришел из «Паруса» ответ,
Публиковать шедевр не станут.
Но я не безнадежен, нет...
-- Пиши еще. Глядишь, не канут
В корзину прочие... – Пишу...
Есть! Напечатали! Удача...
И, стало быть, не засушу
Дар слова... Впереди маяча,
Влекла высокая стезя,
Возможно – киносценариста...
А тут вошел ко мне в друзья
Нодари Омиадзе... Быстро
Друг в друге распознали, вмиг --
Стремленья общие и цели –
Ценители хороших книг,
Кино взыскательно смотрели,
Надеясь главное понять
В кинематографе серьезном,
Который должен нас принять
В свои ряды, пока не поздно...
Мы книжники -- Нодар и я.
У букинистов видим книги
Германской выделки. Змея
Восторга – все ковриги
Отдал бы, только б обладать
Всем Пушкиным в отдельном томе,
Вем Гоголем... Так издавать
Нигде и не укмеют, кроме
Германии. А те тома
По репарации военной
Для нас печатали весьма
Старательно и современно.
Но мне такие не купить..
Взрослевшие в то время детки
Едва ли где моглм добыть
Приличные на книги деньги...
Окончил школу, накопив
Газетных публикаций стопку...
В желанный ВГИК не поступив,
Так горевал... Не взят, поскольку
Акцент грузинский помешал,
К хохлу непрошенно прилипший...
Меня Нодари утешал:
-- Зато в Тбилиси ты не лишний. –
Я ВГИК повторно штурмовал –
Но так и не попал в актеры...
Конечно, сильно горевал.
Наметил новые повторы...
Но тут военная труба
Призывникам сигнал пропела –
Шинель казенную судьба
Без спросу на меня надела,
Служить забросив в Краснодар...
Он весь в садах и винограде.
Дуб в парке Горького видал
Тех запорожцев, что в отраде
Добытой воли на Кубань
От ока царского сбегали –
И освятили в иордань
«Фортецю», кою основали.
Потом Екатеринодар,
«Град войсковой» Екатеринин
Рубеж державы ограждал...
Дуб с тех годов растет поныне.
Град переназван в Краснодар
В двадцатом в честь красноармейцев,
Чем град их храбрости воздал.
В нем тысячи в трудах умельцев,
Студентов... Репин здесь писал
Свою картину «Запорожцы»...
Сюда и Пушкин заезжал
И Маяковский... Заберешься
В историю – тогда понять
Характер сможешь Краснодара...
В бой позвала Отчизна-мать
Для отражения удара,
Что вероломно нанесен
Фашистской варварской ордою,
Забыв тотчас покой и сон,
В единоборство с той бедою
Вступил и мирный Краснодар...
Тринадцать возрастов надели
Шинели. Каждый, млад и стар,
Вступить в сражение хотели.
Подростки, женщины, деды
Работали на оборону.
Все недокормлены, худы...
Завод «Октябрь» за тонной тонну
Слал в бой снаряды для «катюш»,
А маргаринный – минометы...
Кто дюж и кто совсем не дюж,
Все в оборонные работы
Впряглись – и не жалели сил.
Все для победы, все для фронта.
Никто поблажки не просил...
Но явственней от горизонта
Гром канонады: у врага
И танков и орудий много.
Метет шрапнельная пурга,
Не может подойти подмога –
И занят Краснодар врагом –
Тот август горький и трагичный
В году лихом сорок втором...
Лай неумолчный гаубичный,
Треск мотоциклов на шоссе
И «новый» вражеский «порядок»
Погибельный запомнят все.
Фашист до разграбленья падок...
Полгода бесновался враг
Чумой кровавой в Краснодаре.
Фашисты лютых злей собак –
Тринадцать тысяч жизнь отдали
Безвинных, мирных человек
За эти страшные полгода...
Рождает переломный век
Всегда морального урода –
И аморальностью своей
Он все пространство заражает...
Сопротивление сильней,
Хоть враг силен и окружает,
Но партизаны рвутся в бой...
Игнатов – командир отряда
Двух сыновей берет с собой,
Евгения и Геню... Надо
На рельсах поражать врага...
Подрыв – игнатовское дельце.
Здесь и секунда дорога:
Евгений – головой на рельсе:
-- Идет – и близко. Поспешим... --
Но бронепоезд – вот он, рядом...
-- Что, братец Геня, как решим? –
И младший отвечает взглядом,
Что долг исполнят до конца. –
И братья эшелон взорвали,
Погибнув на глазах отца –
И удостоены медали
Посмертно – Золотой Звезды...
Воздал поэмой краснодарский
Поэт, чьим творчеством горды
Все горожане – Милославский:
Для счастья грядущих родных поколений
Уснули навеки Евгений и Геня,
Мелькнула, как блеск боевого клинка,
Их жизнь, ослепительна и коротка.
Но юная кровь их не пролита даром,
Прошла она мстящим и грозным пожаром
И путь проложила для красных лавин
За Вислу, за Одер - на вражий Берлин!...
Освободительный февраль
Казался маем в Краснодаре.
Фашисты откатились вдаль.
Им наши так здесь крепко дали,
Что немцы дали драпака...
На башне здания крайкома
Горно-стрелкового полка
Бойцы – участники разгрома,
Сигналом, что отброшен враг
И Краснодар опять советский
Установили красный флаг...
Вот в этот город мировецкий
Меня послал военкомат.
Решили в кадрах по анкете,
Что можно доверять... Виват,
Удача: в чистом кабинете
Я в штабе корпуса служу.
Не, главным, ясно, а в обслуге.
Но в увольнения хожу,
Понеже я в элитном круге...
Весь город в зелени садов
И радует архитектурой
Богатых южных городов,
Со спортом дружит и культурой.
Он пополняет что ни год
Команду наших олимпийцев,
Азартно, радостно живет,
К чему и я рад прилепиться.
Я видел дивное кино.
Впивал в нем каждый кадр: «Мужчина
И женшина»... Берет оно
Так сильно в плен... Еще причина,
Что страсть, стремление писать
Вдруг вызрело во мне острее
С решеньем сценаристом стать...
Ну, ВГИК, бери меня скорее!