Libra - сайт литературного творчества молодёжи Libra - сайт литературного творчества молодёжи
сайт быстро дешево
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
Поиск:           
  Либра     Новинки     Поэзия     Проза     Авторы     Для авторов     Конкурс     Форум  
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
 Линк - Почти сказка (2 часть) 
   
Жанр: Проза: О любви
Статистика произведенияВсе произведения данного автораВсе рецензии на произведения автораВерсия для печати

Прочтений: 0   Посещений: 1173
Дата публикации: 15.1.2010

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: содержит гомосексуальную эротику.

Война наша после той поездки как-то поутихла. У меня близились очередные соревнования, Эдди пропадал в своей музыкалке. К тому же мы оба налегли на учебу в преддверии переводных экзаменов. Оставаясь со мной наедине, Эдик теперь временами позволял перевернуть себя на живот – правда, не снимая брюк, и ласкать его спину, лежа сверху. Заводился он от этого жутко. Однажды я пошутил, что он весь – сплошная эрогенная зона. Эд фыркнул в ответ «сам такой», но не обиделся.
Лето подкралось как-то незаметно, я думал только об экзаменах – как бы сдать получше. Сдал – а тут и каникулы. Помню, сидел дома, готовился к отъезду – вещи укладывал, вдруг звонок в дверь – Эдька пришел. Я так обрадовался, что обнял его, чего никогда раньше не делал при встрече. Он шуганулся, посмотрел на меня как-то странно.
- Ты один?
- Отец скоро придет.
- Я на медкомиссию, пошли вместе? Погуляем потом, у меня деньги есть – можно в парк сходить.
- Не могу, завтра уезжаю – собираться надо.
- Жаль, - разочарованно протянул он, - Ну чего, тогда - до осени?
- Угу, - я опирался рукой о стену рядом с ним, лицо к лицу совсем близко, губы рядом – поцеловать бы хоть разок, но что-то изменилось, я чувствовал. Словно летом наступал какой-то мораторий. Эдик постоял еще немного, поулыбался непонятно с опущенными глазами.
- Ну, давай, выпускай тогда! – сказал он в конце концов. Мы пожали друг другу руки и распрощались до следующего учебного года. Закрыв за ним дверь, я бросился к окну смотреть, как он выйдет из подъезда. Он вышел через полминуты и бодро зашагал в сторону улицы. Не оглядываясь. А мне так хотелось махнуть ему рукой на прощание.
В то лето я был на высоте – на межрегиональных соревнованиях взял золото, в лагере у девчонок пользовался популярностью – словом, чуть ли не «первый парень на деревне». По вечерам моя комната частенько всем составом наведывалась в гости в девчачью комнату рядом. Играли в карты «на желание» (разумеется, гораздо более невинные, чем те, что были у нас с Эдом), а однажды кто-то притащил бутылку из-под лимонада, «покрутить». С того вечера за мной закрепилась репутация парня, «который здорово целуется». Услышав это, я только ухмыльнулся – знали бы они, с кем я эту науку осваивал! К сожалению, Эду никто из девчонок и в подметки не годился в этом деле.
Временами меня пронзала острая грусть – например, если я слышал музыку, которую мы слушали вместе. На Депеш Мод меня вообще клинило, просто любимая группа. У одной девчонки была кассета, я попросил послушать, а она говорит:
- Хочешь – бери насовсем.
- Да нет, я отдам, мне только послушать…
Словом, я скучал по нему.
На второй смене в лагере случился скандал: по углам шептались, что двух парней застукали в душевой за неблаговидным занятием. Дрочили они там, что ли, друг у друга – туманно народ выражался, я не очень понял. Одного из этих пацанов я даже знал, какое-то время в одной комнате жили, приятельствовали. Ребята из моей нынешней компании весьма агрессивно на эту историю среагировали, обзывали оскандалившихся, зло подшучивали. Помню, как-то в столовой на ужине один из них, как раз мой знакомый, Женька, проходил мимо нашего стола, и главный задира, Леха, подставил ему ногу, так что он едва не растянулся. Парни грохнули, а я смотрел на упрямо сжатые губы, на отчаяние в серых глазах – и мне было не смешно. Мне вдруг стало страшно. Каково это, когда никто – ни один! – не скажет и слова в твою защиту? И не успев толком подумать, словно со стороны услышал свой голос:
- Ну ты и придурок, Леха!
За нашим столом стало тихо, парни уставились на меня во все глаза.
- Ты чего, Диса?! Педика пожалел? – насмешливо спросил Лешка.
- Он тебе чего-нибудь сделал? Приставал, может? – нарочито спокойно, участливо поинтересовался я. Парни снова развеселились. Леха завопил, перекрывая общий ржач:
- Если бы он ко мне приставал – он бы уже инвалидом был!
- Ах, так ты ему мстишь, что он не приставал? – продолжал я все в той же манере. Самый смешливый, Марат, от хохота свалился со стула. Леха покраснел от злости:
- Давай, давай! Защитник, блин! Может, еще догонишь и утешишь? Глядишь – третьим возьмут, групповушку организуете!
- Я, даст ищ фантастищ! – простонал сквозь хохот Марат.
- Ты ж тогда от зависти лопнешь, а мы без тебя эстафету проиграем, - все так же спокойно отреагировал я, давно уже усвоив, что невозмутимость – сильнейшее оружие. Мы еще довольно долго припирались в том же духе, постепенно Леха остыл, и инцидент был, казалось, исчерпан. К тому же те парни вскоре уехали домой. Но вскоре я узнал, что про меня за спиной стали говорить «странный». За педика заступился, из девчонок ни на кого не смотрит, а целоваться умеет. На меня это подействовало, так что я решил завести себе кого-нибудь, обеспечить алиби, так сказать. На дискотеке познакомился с Машей, темноволосой красавицей из соседнего отряда, после танцев пошел ее провожать. Машка действительно была красивой девчонкой, и сама об этом отлично знала. Может, даже слишком красивой – вниманием она была явно избалованна. Что-то сродни Насте Вольской. Убеждена, что все парни должны падать к ее ногам. Я падать не торопился, подшучивал над ней и улыбался, представляя, как буду рассказывать эту историю Эду, и как мы с ним будем ржать на пару. Но Машка все же была не дура и быстро просекла, что что-то тут не так. И однажды вечером, во время очередных гуляний-проводов, вдруг спросила:
- У тебя дома девчонка есть?
- Нет, а тебе надо?
- А друг?
Я уставился на нее – она смотрела с пристальным интересом, наблюдая мою реакцию. В голову, как назло, не лезло ни одного стоящего ответа.
- У меня много друзей, - я чувствовал, что морда у меня кирпичом, и это выглядит подозрительно, но сделать с этим уже ничего не мог. Машка ласково и ядовито улыбнулась:
- И ни одной подруги?
Она меня разозлила. Я смерил ее взглядом:
- А они у меня долго не задерживаются. Все либо дуры, либо стервы попадаются. Вы все такие, а, Маруся?
Она терпеть не могла, если ее Марусей называли. Теперь и она меня смерила:
- Разумеется! Так что держись от нас подальше, довольствуйся настоящей, крепкой мужской дружбой! Чао, малыш, дальше не провожай!
Это было сильно. «Браво», - пробормотал я ей в спину, и побрел в свой корпус.
На следующий день весь лагерь уже знал, что Машка Ветрова отшила Дису Краснова. Парни ухмылялись, девчонки хихикали за спиной. Соорудил себе алиби, называется. А вечером на дискотеке, во время белого танца, меня вдруг пригласила та самая девочка, которая дала мне послушать Депешей. Я пошел. Она не была красавицей – ниже меня на голову, и внешность – ничего особенного, и фигурка угловатая, но рядом с ней было спокойно – никакого стеба, никаких подколов, и – не дай Бог! – сочувствия. Звали ее Ира, болтать с ней было интересно, так что мы сдружились. Мы стали просто хорошими приятелями, никаким романом там и не пахло. Бегали вместе за территорию купаться и в малинник, или в деревню в магазин за лимонадом и мороженым, ползали по деревьям и, устроившись на толстых ветках подальше от чужих ушей, болтали обо всем на свете.
Однажды как-то вспомнили оскандалившихся.
- Женьку жалко, что выперли. Он хороший парень, - убежденно заявила Ирка. Я ухмыльнулся:
- Да я знаю, мы ж знакомы были. В одной комнате в прошлом году жили. Чего у него вдруг крыша поехала?
- А может, они правда любят друг друга? – задумчиво предположила Ирка.
- Кто?
- Ну, Женька и Олег! Они же не-разлей-вода были! И потом, когда Олега парни из Женькиного отряда подловили, Женька заступаться полез. Парни решили, что это Олег Женьку заставил тогда, в душе. А Женька сказал, что он сам…
«Любят друг друга». Если бы Эд относился ко мне так же, как этот Женька к своему Олегу. Куда там, он – «НЕ ГОЛУБОЙ!». И готов отстаивать это с бесконечной яростью. Да и я «не голубой», потому что голубой – это испорченная репутация, скандал с родителями, неприятности в школе, насмешки приятелей, отношение тренера тоже изменится – и вообще с плаванием можно распрощаться. Голубой – это ненормально, в конце концов, и непонятно, что дальше. А мне нравится быть нормальным, успешным, преуспевающим во всех своих начинаниях. И все же эти двое вызывают у меня какую-то глухую тоску и невольную зависть. Эти два неудачника, осмелившиеся заявить открыто, что любят друг друга.
Домой я приехал за неделю до начала занятий в школе, и на следующий же день с утра отправился навестить Эдика. Было девять часов, когда я позвонил в его дверь. Звонил минут пять, думал уже уходить, но тут дверь наконец-то открылась. Эдька, сонный и взлохмаченный, в расстегнутой рубахе, в джинсах, висящих на бедрах, такой родной и желанный, уставился на меня непонимающе, затем его губы растянулись в улыбке:
- Дииинька!!!
На этот раз он сам шагнул мне на встречу для объятий, и мы долго топтались в коридоре, тиская друг друга и хохоча от радости. Потом я выпустил его – входную дверь закрыть, после чего мы пошли к нему в комнату.
- Елки зеленые, у меня даже постель не убрана, я спал еще… - возбужденно тараторил по пути Эдик. Я поймал его за руку, притянул к себе, пробормотав:
- Иди сюда…
Как же я соскучился по тебе, Эдька, милый мой, по твоим отзывчивым губам, по горячему, нежному язычку, по крепкому, стройному телу с бархатистой на ощупь кожей, Арматурка моя, пособие анатомическое, самый красивый, самый сладкий парень на свете!
Раздевшись, мы залезли в его неубранную постель и кувыркались там, задыхаясь от восторга. А потом я стянул с него и себя трусы, прижался своим хозяйством к его, и мы финишировали со страшной скоростью. Лежали рядом, перемазанные спермой друг друга и своей, по всему телу разливалась истома и блаженство. Я смотрел в потолок обалдело-счастливый, затем глянул искоса – Эд только еще открыл затуманенные, ошалевшие глаза. Наши взгляды встретились, и он вдруг дурашливо и радостно завопил:
- Здравствуй, Диса! Ты давно приехал?!
Я расхохотался, а он шутливо возмущался:
- Блин, что это было?! Налетел, загадил мне всю постель! Пошли мыться, маньяк!
Он выбрался из постели и полез в шкаф за полотенцем. Стоял у этого шкафа в чем мать родила, и я чуть не взвыл, глядя на него. Он почти не изменился с прошлого года, в росте я обогнал его уже сантиметров на десять, а у него только волосы длиннее стали, до плеч доросли, и он все больше напоминал мне эльфа.
В ванную мы забрались вместе – и оттянулись там по полной! Для чистюли Эда это вообще был идеальный вариант, а мне все же больше нравилось в постели.
Потом мы пошли завтракать на кухню, и болтали без умолку: я ему про лагерь, он мне про летние выступления, на которых заработал себе на трости для саксофона. Короче, хвастались друг перед другом, кто во что горазд. Я поведал, что у меня в лагере была девчонка – а фиг проверишь! В моем варианте Машка была от меня без ума и бегала за мной как собачонка. Эдька врать не стал, честно, хоть и нехотя, признался, что у него никого летом не было.
- Чего-то вообще никого на горизонте. Либо малявки, либо переростки, либо страшилки. А нормальных девчонок неет! – обиженно проныл он.
А потом мы отправились кататься на великах и весь день были вместе, и следующий тоже, и почти всю эту неделю мы провели вместе. Я возил его на багажнике, когда он проколол колесо, и его велосипед вышел из строя. Мы прятались под моей ветровкой от внезапно разразившегося ливня, заставшего нас в лесу, тесно прижимаясь друг к другу – все равно оба вымокли, но как же было здорово стоять с ним в обнимку, смотреть на его мордаху, молчать и улыбаться. А еще мы сходили таки в парк аттракционов и просадили там все деньги. Гоняли друг за другом на машинках и так вопили, что нам в конце концов сделали замечание. Потом полезли на колесо Обозрения: причем мне продали взрослый билет, а Эду детский – и он фыркал как рассерженный кот минут пять и злился на меня, что я ржу «как идиот». Потом нас занесло в тир, и вот тут мы застряли надолго, до последней копейки. У Эда получалось лучше, чем у меня, у него зрение было острее.
Каждое утро дней шесть подряд в любую погоду я мчался к нему. Каждый вечер мы до темноты провожали один другого и все не могли расстаться. И, как со мной иногда бывает, в голове у меня вертелась непонятная мысль, что это «последнее лето». Почему последнее? Ну да, начинался восьмой класс, после окончания которого Эдди намыливался в свое музучилище, но мы уже обсуждали, что если он поступит – обязательно будем переписываться и встречаться на каникулах. Он будет приезжать ко мне, я к нему, в Питер, но в душе я чувствовал, что всем этим планам не суждено сбыться. Может, подсознательно понимал, что мы оба взрослеем и меняемся гораздо быстрее, чем наши отношения. Отношения, без которых я себя уже не мыслил, и, одновременно, продолжать которые в дальнейшем было не реально. Приближалась «взрослая» жизнь, план которой был составлен уже давным-давно, и поменять его не представлялось возможным. Можно было лишь оттянуть наступление этой «взрослой» жизни, что я и собирался сделать. И в то же время чувствовал, что это мне не удастся.
Последнее лето, когда я был по-настоящему счастлив…
Первого сентября наша война вспыхнула с новой силой, и поводом послужило незначительное на первый взгляд событие. Я подходил к школе, Эдик стоял уже на крыльце и сиял совершенно ослепительной улыбкой. Я сиял в ответ, пока не обнаружил, что на два шага впереди меня плывет Настя Вольская, и Эдова улыбка предназначена вовсе не мне! Мало того, когда красавица прошла мимо, не ответив на приветствие Ледова, мой друган потух и мне едва кивнул. Я почувствовал себя так, словно меня дерьмом окатили. Весь день я с ним едва разговаривал – он, понятное дело, тоже обиделся. После уроков я коротко спросил:
- Свободен? – как таксиста или шлюху.
- Свободен, - дернул плечом Эд.
- Тогда пошли, – не дожидаясь его, я собрал свою сумку и направился к выходу.
Пятнадцать минут я ждал его на крыльце, и злился все больше. Он появился с независимой физиономией: «А, ты тут?».
- К тебе, ко мне? – я не собирался размениваться по пустякам на провокации.
- Ко мне.
Чем дальше, тем заметнее Эду становилось не по себе. Зайдя в квартиру, он уже довольно робко спросил:
- Пообедаем?
- В жопу обед! – буркнул я, стаскивая кроссовки. Эд хихикнул:
- Зачем же так? Не надо его сразу в жопу…
- Надо! – перебил я его, надвигаясь. Он попятился с замершим дыханием.
- Диса, ты чего?
- Ничего. Ты меня достал, понял? – я дотолкал его до комнаты и бесцеремонно начал стаскивать одежду. Эдик, радикально красного цвета, почти не сопротивлялся, только бормотал:
- Ты чего? Чего я такого сделал? Ден, пожалуйста, что ты делаешь?!
- А ты как думаешь, что я сейчас с тобой сделаю?!
- Да за что?! – едва не рыдал он.
- А за то, что ты сам этого хочешь, ясно?!
- Нет! – он яростно рванулся, треснула ткань рубашки. Я поймал его и крепко прижал к себе:
- Тихо, тихо! Спокойно! Будет не больно!
- Пусти меня, придурок! Пусти сейчас же! Не смей! – яростным, свистящим шепотом, пытаясь вырваться изо всех сил. Но я был реально крепче на тот момент, так что просто держал его и ждал, когда он убедится в своем бессилии. Только Эдик был не так прост – едва не двинул мне коленом в пах, в результате мы свалились на ковер. Я навалился на него сверху, с трудом перевернул на живот под его отчаянные вопли, и стиснул, прижавшись к его заднице бедрами. Несколько раз толкнулся, изображая фрикции:
- Не буянь, спокойней давай – одежда целее будет, и задница тоже! Чем больше сопротивляешься – тем больнее, не знал? Так что расслабься и получи удовольствие!
Тут он не выдержал и заревел. Моя злость и обида тут же прошли. Я сполз с него и откатился в сторону:
- Да ладно, не реви ты. Знаешь же, что я такого не сделаю… Эй, Эдька! Гараж, закройте кран – нас топит! – я обнял его за плечи и сунулся носом ему в щеку, а он в ответ вдруг развернулся и треснул меня кулаком в плечо, да так, что я охнул. Удар у него был поставлен что надо, синяк чуть не месяц держался.
- Сдурел, Ледов?!
- Да пошел ты! – выкрикнул он мне в лицо, - Пошел на хуй, понял?! Убирайся! Ненавижу, ясно?!
Чем обиднее и ожесточеннее слова он выкрикивал, тем неудержимее лились по его щекам слезы. В конце концов он даже заикаться начал. Сначала я остолбенел от такого, но затем вдруг почувствовал – да он сейчас сам себе больно делает в первую очередь. Тогда я осторожно взял его за руку и сказал только одно «Прости». И он тут же бросился мне на шею.
- Еще раз так сделаешь – убью, понял? – пробормотал он, уже успокаиваясь.
- А ты меня побольше зли – глядишь, и сделаю.
- Да чего я такого сделал-то? – устало и жалобно-умоляюще спросил он в который раз. Но что я мог ответить? Улыбнулся Вольской? Вот бред-то…
- Сам знаешь, - упрямо буркнул я. Мы поприпирались еще некоторое время, затем Эд ушел умываться, а когда вернулся, нам стало не до выяснения отношений. Почему-то после этой ссоры поцелуи стали еще слаще, а все чувства обострились еще больше.
Если раньше мы ласкали друг друга только руками и губами, то теперь я повадился раздевать нас обоих донага и тереться друг о друга всем телом. Эдик каждый раз цеплялся за свои трусы, так что мне приходилось с ним бороться, что заводило еще больше. Однажды мы так увлеклись, что перестали следить за временем, и очнулись лишь от звука открываемой двери. Эд подскочил как ошпаренный, с безумными глазами, трясущимися руками кое-как натянул одежду и вылетел в коридор заговаривать зубы матери, пока я приводил себя в порядок и прятал забытые Эдом в спешке плавки под кровать. Когда мы поняли, что все обошлось, мы, конечно, уржались, но пережитые мгновения возможного разоблачения были поистине ужасны.
Осенние каникулы мы тусовались в основном у меня: брат поступил в институт и уехал, к тому же у меня появился видак – редкая вещь по тем временам, а еще мы могли намолоть и сварить настоящий кофе – таких деликатесов у Эда дома тоже не водилось. В кофе мы добавляли коньяк, который я тырил из отцовского секретера. А на видаке смотрели раздобытый моими родаками скандальный фильм «Девять с половиной недель». Для нас это тогда была крутая порнуха, но Эд при ее просмотре откровенно скучал (если не считать моментов, когда комментировал в стиле, предвосхищающем Гоблина), да и я не особо в восторге остался. Однажды в отцовских вещах я наткнулся на упаковку презервативов. Это была супернаходка! Можно было обкончаться не один раз – и не перемазаться с головы до ног. Но презервативы быстро кончились, и я предложил Эду сходить вместе в аптеку и купить самим.
Мы отправились в самый дальний район города. Эдди по дороге выразительно распевал: «Мельбрук в поход собрался» - пугая прохожих и веселя меня безмерно. Но около аптеки скис:
- Диса, давай я тебе деньги дам, ты сам купишь, а я здесь подожду?
- Да? А может наоборот?
- Мне не продадут. А тебе – как нефиг делать, ты старше выглядишь. Вымахал, жлоб, на мою голову.
- На твою задницу, - хихикнул я и получил тычок кулаком в бок, - Ладно, стой здесь.
Едва я заикнулся, что мне нужно, аптекарша охнула и разоралась по поводу того, что у меня еще «молоко на губах не обсохло». Я пулей вылетел наружу. Передал ее слова Эду, а этот гад согнулся и сквозь хохот простонал:
- Объяснил бы ей, что это – НЕ МОЛОКО!
Я погнался за ним – но этого длинноногого фиг поймаешь.
На обратном пути мы завернули к коммерческому ларьку, они тогда еще только появляться стали, и там – о чудо! – были резинки, и нам продали их без вопросов. Правда, втридорога.
С тех пор мы почти все время пользовались презиками, и натягивать их друг другу было особым кайфом. Покупали мы их чаще всего за мой счет – у Эда почти все деньги уходили на записи. У него появилась новая «любовь» - группа Queen. Он здорово пел, подражая своеобразному вокалу Меркьюри, временами просто один в один, и я с удовольствием его слушал. Однажды в ноябре Эд пришел в школу с таким лицом, что я испугался. Подлетел к нему и вместо приветствия выпалил:
- Что случилось?!
- Фредди Меркьюри умер. От СПИДа, - едва слышно сказал Ледов.
- Он чего, кололся? – сочувственно спросил я. Был уже один, Курт Кобейн из Нирваны, тоже Эдов любимчик, загнувшийся от передоза. Эд отрицательно мотнул головой.
- Говорят, что он гей, - пробормотал он, - Только не признавался.
- Может, врут? – попытался я его как-то ободрить. Эд помолчал, затем хмыкнул:
- А Элтон Джон и не скрывает. И Девид Боуи тоже. И Бой Джордж. А Pet Shop Boys вообще парочка. А знаешь, что Чайковский тоже был – того?
- Иди ты?! – изумился я.
- Ага. А по образованию – юрист, - ехидно добавил он, глянул на меня и засмеялся. Потом коротко вздохнул, - Блин, в голове не укладывается…
Эта новость о смерти любимца его действительно здорово пришибла. Я этого не понимал, но Эдди слышал в его песнях чего-то такое, чего я не мог уловить при всем желании. Теперь он все время таскал с собой плеер, незадолго до этого подаренный ему матерью на пятнадцатый день рождения, и слушал, слушал без конца записи голоса, который уже замолчал навсегда. И выглядел он в такие моменты очень взрослым и бесконечно далеким. А я в такие минуты вставал и шел болтать к Насте, надеясь хоть так вывести его из ступора, но он лишь провожал меня глазами и безразлично усмехался. Однажды он все же спросил меня, нравится ли мне Вольская. Я ответил «Нет». Он состроил озадаченную физиономию, типа «Тогда я вообще ничего не понимаю», но выяснять ничего не стал. Гордость, видимо, не позволила. Он вообще был жутко гордый и упрямый.
В те дни я впервые уловил от него запах табака.
- Ледов, ты чего, куришь?!
- Н-нет, - пряча глаза.
- Не вздумай! Чокнутый, что ли, травиться?!
- Да не курю я! Сказал же…
Но однажды у меня дома я залез зачем-то в карман его куртки и обнаружил там распатроненную кроваво-красную пачку Magna. Молча потряс ей у него перед носом.
- Я только иногда, - виновато улыбнулся Эд.
- А врать-то мне зачем было?
- Да я брошу, Диса. Матери только не говори, ладно?
«Get dawn, make love!» - чувственно выводил Меркьюри, за окном летел пушистый декабрьский снег, фиолетовые сумерки сгущались, моя ладонь нежно гладила голый живот, пах и бедро Эда, а его руки шарили по моей спине, наши ноги переплелись, губы ловили губы – и мне хотелось, чтобы так было вечно.
Незадолго до нового года состоялся городской конкурс, Эдик занял первое место, после чего начал готовится к областному и поездке в Питер. На зимних каникулах каждый день он на несколько часов уходил заниматься в музыкалку. Иногда я ходил с ним. Сидел и слушал, как он гоняет гаммы, как играет упражнения, затем повторяет пьесы. Раз за разом, без устали, какие-то места играет отдельно по нескольку раз. Затем опять – всю пьесу целиком. Сидел и думал, что он обязательно поступит, с таким-то упорством, дело ясное. И было мне грустно, как никогда, оттого, что наши дороги неумолимо расходились.
В феврале он поехал на этот конкурс и вернулся с третьим местом. Жутко расстроенный. Хотя все ему говорили, что это очень хороший результат, что на этом конкурсе не смотрели ни на возраст, ни на год обучения, что он там единственный третьеклассник был, все остальные занимались дольше как минимум на год – он только кривился. Ему надо было быть первым. «Все или ничего» - это был его девиз. Даже не так, скорее: «Все и сразу», так как он не бросил заниматься, а наоборот, удвоил усилия.
На восьмое марта в школе поздравляли девчонок, и наша классная предложила Эду сыграть на саксофоне для своих одноклассниц – музыкальный презент, так сказать. Эдик со своей блестящей дудкой и длинными волосами (к тому времени на него уже махнули рукой и отстали с требованием подстричься) смотрелся весьма импозантно. И играл здорово, даже Настя Вольская ему улыбнулась и комплимент сделала:
- Надо же, я и не знала, что ты такой талантливый!
Эд покраснел и подтвердил:
- Да, я такой!
В классе одобрительно заржали.
Но, как ни странно, даже после этого триумфального выступления Эдди продолжал держаться от Вольской на расстоянии. Видимо, уже по привычке.
В начале апреля у Эда заболела бабушка. С ней «случился удар», и ее почти полностью парализовало. Оставлять без присмотра больную было нельзя, так что мать Эда практически переселилась к ней жить. Квартира там была однокомнатная, для Эда места не было, так что ночевал он дома, и частенько я отпрашивался у родителей, чтобы составить ему компанию, или же он ночевал у меня. Невысыпались мы по страшному, зато отрывались по полной, так как днем теперь практически не виделись – Эд как мог помогал матери. Мы даже разговаривать меньше стали, зато у нас вошло в привычку переписываться, чаще всего на пустой страничке в середине его общей тетрадки.
Я: «Сегодня к тебе?»
Эд: «Да»
Я: «Поскорей бы!»
Эд: «Дядя Диса проголодался?»
Я: «Именно! Так что берегись!»
Эд: «Уже дрожу!»
Я: «Ты у меня будешь дрожать, это точно!»
Эд: «А что ты мне сделаешь?»
Я: «Для начала раздену. Полностью.»
Первый раз прочитав такое, Эд вспыхнул, тут же вырвал страницу, засунул ее в карман джинсов и выразительно покрутил пальцем у виска, глядя на меня. Но в следующий раз я рискнул развить тему и написал, что, раздев, буду гладить его спину, от плеч и ниже, до попки, а затем займусь тем, что у него между ног. Эд прочитал, закусив губу, и опять тут же вырвал лист. Через некоторое время я написал: «Знаешь, чего мне иногда хочется сделать? Взять твой … в рот и слушать, как ты будешь стонать».
Треск вырванной бумаги. Я скосил глаза – Ледов нервно вертел ручку дрожащими пальцами, с отсутствующим видом глядя в окно.
Я понимал, что подобная переписка – огромный риск, но уже не мог удержаться. Под предлогом, что это все не в серьез, я вываливал на него свои самые безудержные и смелые фантазии. Каждый раз после таких записок Эдик таял у меня в руках как воск, кое-что он даже позволял с собой проделать, и я ловил невероятный кайф. Все чаще во время наших встреч я мял его ягодицы и водил своим напряженным, истекающим соком членом по его промежности, временами словно бы случайно слегка тыкаясь в дырочку и заставляя Эда шепотом вскрикивать и дергаться, после чего успокаивающе бормотал на ухо: «Тихо, тихо, все нормально. Расслабься». Конечно, он твердил: «Не надо так со мной» и «Что ты делаешь?!» - но какое это имело значение, если на следующий же день на мой вопрос «Ночуем вместе?» он отвечал «Да».
Апрель пролетел, наступил май. Я совсем разошелся, и в одной из записок позволил себе написать что-то вроде: «хочу войти в тебя поглубже, до упора». Ну, я же далеко не все, что писал, действительно делал. В тот день я так и не успел насладиться его реакцией на мое послание – за ним в школу пришла мать, он только и успел шепнуть мне, что у него бабушка умерла.
На следующий день Эдик в школе не появился. После уроков я решил зайти к нему, узнать, как он там.
Открыла мне Эдова мать. Я до сих пор с содроганием вспоминаю тот день. Заплаканные глаза этой всегда прежде приветливой женщины, смотревшие на меня с гневом и укоризной. Увидев меня, она приказала: «Стой!», ушла куда-то, через минуту вернулась со смятым тетрадным листом в руках и молча развернула его перед моим носом. Сначала я узнал свой почерк, потом буквы сложились в слова, и я медленно прочитал: «…ХОЧУ ВОЙТИ В ТЕБЯ…». После чего у меня в глазах потемнело.
- Это твое?! Твое?!
- Да, - деревянным голосом отозвался я. Хотел объяснить, что это шутка, что ничего такого я с Эдом не делал, но понял, что не смогу.
- Убирайся! Не смей сюда больше приходить, никогда! Понятно?
- Понятно, - выдавил я.
- И если я узнаю, что ты еще хоть раз подошел к Эдику, я… твои родители обо всем узнают! Ты понял? Не подходи к нему, не разговаривай, не смотри в его сторону даже! – она неожиданно заплакала и захлопнула дверь. На негнущихся ногах я пошел к лестнице.
До экзаменов оставалось две недели. Я отсел за другую парту, и Эд ко мне не подошел. Я решил, что моя последняя записка его оскорбила, что он воспринял все это всерьез. Все случившееся было какой-то невыносимой, нереальной глупостью. Откуда его мать могла бы узнать, общаемся мы в школе или нет? Только от самого Эда. А он с непроницаемой физиономией слушал свой плеер и смотрел в никуда. Обида нарастала во мне снежным комом. Я начинал понемногу ненавидеть весь мир. Значит, все? Больше я ему не нужен? «Свободен!» - как иногда со смехом говорил он мне на прощание. Свободен – какое обидное слово.
Наша ссора не прошла незамеченной в классе. Однажды ко мне подошел кто-то из парней и спросил, где Эдик. Я агрессивно отозвался:
- Я чего, пасу его?
В это время Ледов как раз вышел из туалета, возле которого я стоял. Глянул на меня так, словно ударить хотел, затем повернулся к спросившему и явно через силу улыбнулся:
- Вот он я, чего надо? – и пошел в сторону класса, подальше от меня.
После этого меня напрямую спросили:
- Ты чего, поругался с Ледовым? Бивис и Батхед поссорились?
Я разозлился и буркнул что-то типа «не лезь не в свое дело». Я не мог поверить, что все так закончится, но время истекало, а ничего не менялось.
Прошли экзамены, настал выпускной вечер. Ледов явился подстриженный, в отутюженном костюме. Нам торжественно вручили аттестаты, после чего выстроили для группового снимка – я с одного края шеренги, Эдди с другого. Истекали последние минуты. Я заметил, что Эд куда-то исчез, в поисках спустился вниз, вышел на крыльцо – он стоял там с сигаретой в руках, улыбался и весело болтал с ненавистной Вольской. Это было последней каплей. Увидав меня, он замолчал и вдруг спросил:
- Ты чего, курить начал?
- Я не такой ненормальный как ты! – бросил я, развернулся и ушел обратно в класс. Уже на полдороге пожалел о своих словах. Все же он заговорил со мной. Решил, что когда он поднимется обратно, подойду сам и попробую поговорить спокойно.
Но он так и не появился больше. Ушел домой с середины вечера.
Я пытался подкараулить его во дворе, сидел там несколько вечеров – но все было напрасно. К тому же я жутко боялся наткнуться на его мать. Потом я уехал на спортивные сборы.
На меня навалилась жуткая апатия. Я жил лишь одной надеждой – Эдди все же провалится на вступительных экзаменах, и осенью я вновь увижу его в классе. У меня все валилось из рук, я показывал худшие результаты из возможных, а по ночам не мог спать: пялился в потолок и бесконечно вспоминал, вспоминал. Его смех, его голос, жесты, его глаза и как он смотрел на меня иногда. Как он кричал, что ненавидит меня, а потом ревел в моих объятиях. Как спал, прижавшись ко мне. Не может быть, что для него все это не имеет никакого значения. А когда засыпал, мне снилось, что открывается дверь и входит он, и улыбается как прежде, и вся эта глупая ссора тут же исчезает.
- Ждал меня? – спрашивает он. Вместо ответа я обнимаю его, целую – и просыпаюсь, всегда просыпаюсь.
Все же я смог взять себя в руки, приняв решение – это лето надо пережить. Осенью мы встретимся и посмеемся вместе над этой нелепой размолвкой. А если не встретимся – все равно, я найду его, так или иначе.
Лето я пережил. Но осенью мы не встретились. Напрасно я высматривал его среди одноклассников: он добился, чего хотел, поступил в свою «Мусорку».
Я бродил по пестрому ковру опавшей листвы и тосковал с новой силой. Все кругом напоминало о нем – и причиняло боль. Я говорил себе, что прежнее кончилось бы так или иначе, что началась новая жизнь, но боль не утихала. Мне казалось, что все самое лучшее в моей жизни осталось позади. Два года одному за партой, за которой мы сидели вместе. Два года тоски и одиночества. Я не поехал его разыскивать. У него новая жизнь, в которой для меня нет места. Что я скажу?
А ночью мне снова снилось, что открывается дверь:
- Ждал меня?
И его губы, его ласковые руки.
В десятом я бросил плавание – не хватало времени на учебу, подготовительные курсы, репетитора по английскому. После школы поехал поступать в Москву на юрфак. Поступил и наконец-то почувствовал, что новая жизнь действительно началась. Москва не оставила времени на тоску и сожаления. Днем я учился, вечерами тусовался в новой компании, крутил романы с московскими красавицами, и только ночами иногда мне снился все тот же сон.
- Ждал меня? – и я просыпался с колотящимся от сумасшедшего счастья сердцем, и, уже проснувшись, некоторое время молча смотрел в потолок и думал, почему ни с одной девушкой я не испытываю того наслаждения, что дарил мне он. Лишь слабое подобие.
Ко второму курсу я прослыл ветреником и ловеласом. Переспав с девушкой и испытав очередное разочарование, я охладевал. Но осенью, 15 ноября, в Эдов день рождения, я познакомился с Верой. И мы стали с ней друзьями. Чем-то она напоминала мне мою давнюю подругу Иру из спортивного лагеря, только Верка была острее на язык и красива как картинка. Через пару месяцев мы с ней оказались в одной постели, а к весне я сделал ей предложение. Она была единственной, с кем мне было действительно интересно, хоть не в постели, так по жизни.
К концу пятого курса у меня родился сын. Темноволосый, как моя жена.
- Давай назовем его Эдиком? – предложил я.
- Эдуард Денисович. А что, звучит! – согласилась Вера.
Этому Эдику я не боялся признаваться в любви. И был счастлив, что он-то от меня никуда не сбежит.
Еще на четвертом курсе меня взяли стажером в юридическую компанию, специализироваться на гражданском праве. И когда я окончил институт, приняли полноценным сотрудником. Вкалывал я по-черному, зарабатывая себе деловую репутацию. Временами в качестве отдыха выбирался с сослуживцами в какой-нибудь ночной клуб. Однажды в таком клубе, уже довольно пьяный, я познакомился с симпатичным пареньком. Звали его Тема, был он длинноволосым брюнетом с темно карими глазами и чем-то походил на эльфа. Мы с ним пили на брудершафт, танцевали, а утром проснулись в одной постели. Первым делом я вскочил как ошпаренный, но несколько успокоился, увидев, что плавки на мне есть. Темка повернул ко мне милое сонное личико и спросил:
- Ты чего?
- Ничего. Где это мы?
Комната выглядела «словно Мамай прошел», как говаривала моя мама.
- У меня, - отозвался Артем с лукавой улыбкой, - Ты чего, совсем ничего не помнишь?
- Это я тут все перевернул или оно так и должно быть?
Тема засмеялся:
- Ну, ты вчера мало на что способен был.
Я посмотрел на него, посмотрел в окно, на часы. Махнул рукой и залез к нему обратно под одеяло – гулять так гулять:
- Ну, так мы сейчас это наверстаем.
Темка краснел как Эд, и подергивался, и охал похоже. И, закрыв глаза, я смог представить, что держу в руках именно Эда, что вхожу наконец-то именно в него. И задохнулся от восторга.
Я был бесконечно благодарен этому парню. Потом мы сидели на его кухне, пили кофе, я рассказал, что у меня жена и маленький сын, что мне с ним было безумно хорошо, но продолжения не будет.
С Темой продолжения действительно не было, но меня потянуло на парней. Потянуло неудержимо. Я уже ничего не представлял, мне просто нравилось делать это с ребятами, меня это заводило так, как никогда не заводил секс с женщинами.
Через два года, когда моему сыну было уже четыре, мы с Верой разошлись. Довольно быстро она снова вышла замуж. С сыном я вижусь регулярно, так что он точно знает, кто его папа, и что этот папа его обожает.
Долгосрочных отношений с парнями у меня как-то не выходит. Возможно, дело во мне… даже наверняка. К ним я тоже остываю. Я словно треснувшая посудина: как ни наполняй – все вытечет.
Последнее время все чаще вспоминаю Эда, мальчишку, сломавшего мне жизнь на корню. Собственно, он, конечно, ни в чем не виноват. Просто я в него влюбился, хотя совершенно не собирался этого делать и даже не предполагал, что способен на такое, более того – что такое вообще возможно.
Да, Эдька, я люблю тебя. Я тебе этого никогда не говорил, потому что думал, что тебе это ни к чему. Потому что не знал, что мне с этим делать. Потому что думал, что пройдет. Я и до сих пор не знаю, что с этим делать. Делай сам, что хочешь. Просто я хочу, чтобы ты знал. Раз уж я не способен полюбить никого другого, кроме тебя – видит Бог, я пытался! – я хочу, чтобы ты хотя бы знал: я тебя люблю. Просто ты однажды появился – и я перестал быть одиноким. А потом ты, видимо, решил, что я тебе больше никчему, взял и вычеркнул из своей жизни, словно ошибку. Ты убил меня. А я почему-то выжил… Сам толком не знаю зачем. Из упрямства, наверно. Знаешь, я до сих пор мечтаю, что вот однажды мы встретимся, и ты поймешь, что я тебе все-таки нужен. Конечно, глупо…
Раньше, приезжая домой на каникулы, я всегда заходил в твой двор, и никогда тебя там не видел. Ты словно переселился в другое измерение. И сегодня… я уже почти смирился с тем, что тебя нет в моем мире. Что ты – просто выдуманная мной сказка, красивая и жестокая.
Но недавно, прогуливаясь по парку, я наблюдал за компанией школьников, пацаны лет 13-14. Свежие мордашки, нескладные фигуры подростков. А один из них был так похож на тебя, просто невероятно. Я не мог отвести глаз от его темной нестриженной головы. Его приятели заметили мой пристальный интерес: заговорщицкий шепоток на ухо, после чего он обернулся и посмотрел мне в глаза. Не насмешливо, не вызывающе, даже не настороженно – просто с доброжелательным интересом, почти материализовав на мгновение тебя, моего Эдьку, доверчивого и ранимого мальчика-эльфа, который вручил мне свое сердце и забрал мое без всякого предупреждения. Махнулись не глядя, называется…
Ваше мнение:
  • Добавить своё мнение
  • Обсудить на форуме


    2010-02-18 21:50:15 лизёна
    Пожаловаться администрации на комментарий
        Очень понравилось ваше произведение.Читаешь и всё живо так предстоёт пред глазами и герои воспринимаются как реальные люди,которых знаешь.Спасибо.
    А продолжение будет и где его можно почитать.


    Комментарий:
    Ваше имя/ник:
    E-mail:
    Введите число на картинке:
     





    Украинская Баннерная Сеть


  •  Оценка 
       

    Гениально, шедевр
    Просто шедевр
    Очень хорошо
    Хорошо
    Нормально
    Терпимо
    Так себе
    Плохо
    Хуже не бывает
    Оказывается, бывает

    Номинировать данное произведение в классику Либры



    Подпишись на нашу рассылку от Subscribe.Ru
    Литературное творчество студентов.
     Партнеры сайта 
       

    {v_xap_link1} {v_xap_link2}


     Наша кнопка 
       

    Libra - литературное творчество молодёжи
    получить код

     Статистика 
       



    Яндекс цитирования

     Рекомендуем 
       

    {v_xap_link3} {v_xap_link4}








    Libra - сайт литературного творчества молодёжи
    Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются законом.
    Ответственность за содержание произведений несут их авторы.
    При воспроизведении материалов этого сайта ссылка на http://www.libra.kiev.ua/ обязательна. ©2003-2007 LineCore     
    Администратор 
    Техническая поддержка