Libra - сайт литературного творчества молодёжи Libra - сайт литературного творчества молодёжи
сайт быстро дешево
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
Поиск:           
  Либра     Новинки     Поэзия     Проза     Авторы     Для авторов     Конкурс     Форум  
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
 Охрiм Впрiй - Стакан Здохеля 
   
Жанр: Проза: О любви
Статистика произведенияВсе произведения данного автораВсе рецензии на произведения автораВерсия для печати

Прочтений: 0   Посещений: 551
Дата публикации: 9.10.2013




С Т А К А Н З Д О Х Е Л Я




Если я не въеду в Киев на белом коне,
я на нем туда вползу.
Голо Цмон



ПЕРСОНАЖИ (персонально)

ГОЛО ЦМОН – бывший гражданин бывшего могучего государства, а ныне внезапно осуверенившейся и вдруг обнезависившейся страны.
Лицо неопределенного возраста, социального статуса, семейного положения и национальной принадлежности. Также неизвестно точное место отправления его естественных религиозных надобностей.
Автор книги «Расширение сознания путем алкогольного опьянения».
В совершенстве владеет собственным языком.
Читает мысли на расстоянии вытянутой от забора руки, если они разборчиво написаны.
Может стать героем любого времени дня и ночи.
ШЕФ – шеф иностранной спецслужбы. Беспринципен, безнравственен, бессовестен, бесчестен. Толст и противен, развратен и груб. Постоянно ходит в костюме ковбоя Терентия. Особо опасен в разговоре о деньгах.
ГРУДООГРОМНАЯ ПРОНЯ ПРОКОПОВНА, она же – НЕЗНАКОМАЯ ДЕВУШКА, она же – ЖАННА, она же – НИКОЛЬ – специальный агент Шефа. Специальность: альковные провокации, будуарные диверсии, постельный шпионаж.
ФИМА ЗДОХЕЛЬ – реформатор районного масштаба, борец за возвращение статуса и поддержание имиджа. Меценат и филантроп. Владелец суперсовременной космической системы, а также авторских прав на слова: «Все! Больше не могу жить трезвым»!
СЁМА – друг детства Фимы, незаслуженно обиженный близорукой девушкой Розой на свидании, так и не ставшем из-за этого любовным.
ЛОЛА – бывшая узница буддийского монастыря строгого режима. Спокойна, достойна, элегантна. Способна любить не только ушами.
БРОНЯ – хозяин собственного транспортера, неутомимый исследователь городских помоек и загородных свалок.
МОЛОДАЯ МАМАША – агент Шефа, любительница ходить в баню вооруженной до трусов.
КЫРЫЛО И ПАВЛО – ближайшие помощники Шефа. Служебный профиль: взорви, отрави, удави.
КАПИТАН ПУЗЛО – руководитель операции по безуспешной поимке Голо Цмона.
ЛЕЙТЕНАНТ ВОЛОЦЮГА – постоянно рвущийся в передовики милицейского производства. Со слов капитана Пузло – телепень и йолопень.
КАРПО – киллер-кроликовод.
ПАН ОПАНАС – лицо, заинтересованное во всем, особенно в росте собственного благосостояния на территории вверенной ему для руководства страны. Тайный владелец заводов по производству, и фабрик по изготовлению. Скрытый учредитель и подпольный держатель. Любит власть, а также класть на всех, с прибором или из под хвоста.
ЮНОНА ОСТАПОВНА ГРЫЩЭ – личный водитель Опанаса. Побрита и проколота. При этом, может быть: уколота, укурена, упита и успата.
ТОВАРИЩ ПОЛКОВНИК – командир вертолетского полка, влюбленный до потери памяти и страха попасть под трибунал в Лолу. Готовый ради неё бросить весь полк в огонь, а тем более в воду, поскольку он состоит сплошь из «Чёрных акул».
ПОДПОЛКОВНИК СТЫЦЬКО ОСТОГЫДЛО – командир отряда, при помощи которого Опанас делает все, что ему надо.
МАЙОР МУЦЫГЫЛО и КАПИТАН ПОСКУДЬ – постоянные оппоненты друг друга в постели своей жены.


П Р О Л О Г

Прошли годы, они как гады забрали все, с чем расставаться не хотелось: молодость, здоровье, какая была красоту, оставив взамен единственное утешение – память, о том, что когда-то это все у тебя было.
Голо Цмон вернулся в Киев. Миг, неутолимую жажду которого он пронес через города и годы, паровозы и пароходы – наступил, но так как хотелось, не порадовал.
Услыхав как-то фразу: «Не возвращайся туда, где ты был счастлив», он не мог понять почему? А когда вернулся и никого уже там не застал, понял.
Это был уже не тот Киев – город его юности, которой тогда, казалось, вовек не будет конца, как и всего, что было с ней в этом городе связано. Словно кто-то злой сказал ему: «Что бы духу твоего здесь больше не было»! – и духа прежнего Киева не стало. Голо Цмон был не против ветра перемен, но только если он не становится вихрем враждебным сметающим все на своем пути.
Но кое-что радовало. На углу Крещатика и, наконец-то, Прорезной, словно памятник его короткоштанному детству, по-прежнему стоял киоск, в котором он когда-то покупал настоящее сливочное мороженое. А через дорогу от него стоял другой памятник, пусть не такой старый, но для него такой же дорогой. Памятник тому, кто прославил – угол Крещатика и Прорезной, великому слепому г-ну Паниковскому, отлитый по образу и подобию такого же великого, только не слепого, а хромого – Зямы Гердта, увековечившего этот вымышленный литературный персонаж на киноэкране, а себя, вполне конкретного в бронзе.
Так они и стояли: Великий Слепой и Великий Хромой – два в одном бронзовом лице, и, всякий раз проходя мимо памятника Голо Цмон, замедлял шаг, вдруг он услышит: «Эй, Голо Цмон, третьим будешь»?




















Голо Цмон выпил пива и
пошел спать криво.

Киев. Май. Время обеденное. Погода хорошая

Голо Цмон сидел за столиком летнего кафе у Золотых ворот, пил пиво, любуясь буйным цветом каштанов, посаженных горожанами для украшения улиц любимого города еще при царе тогдашнем своем батюшке – Николае I.
«Знову цвiтуть каштани», – сообщало поутру в квартире Голо Цмона радио голосом его папы – солиста Киевской филармонии, поднимая папу на работу, а его в ненавистный 1-й, 2, 3… и так до выпускного класса.
«Знову цвiтуть каштани», – повторял уже папа, поднимая крышку пианино и нажимая на клавиши.
Недобрав ноту, согласно месту определенному ей октавой, папа громко опускал крышку обратно, и меняя высокий поэтический слог на слова приземленной жизненной прозы, шел в кухню «принять для голоса».
И если у всех было: «Три месяца – лето, три месяца – осень, три месяца – зима», то в квартире у Голо Цмона была «вечная весна».
Кроме нелюбви к каштанам, папа воспитал в Голо Цмоне также стойкую неприязнь к оперной классике, в частности к опере Гуно (по поводу фамилии автора он тоже не раз прошелся), «Фауст». В одной из песен одноименного персонажа (а ему тогда было все равно: ариоза то, каватина, раз поют, значит, песня), присутствовала нота – «до» третьей октавы, взять которую для исполнителя данного произведения, считалось большим мастерством.
Папа Голо Цмона желая слыть большим мастером, да и зарплату получать хотелось, весь день до вечера – до вечерней репетиции, или концерта, ходил по квартире, повторяя «Здесь милый ангел обита-а-а-ет»… Это были слова из «песни» молодого Фауста (а был еще старый, до него папа так и не допелся), в одном из которых – «обитает» на букве «а» нужно было и взять эту пресловутую ноту. Взяв ноту, папа подходил к пианино и проверял её подлинность путем нажатия на соответствующую клавишу.
Большое количество подходов папы к музыкальному станку, объяснялось тем, что в нужном месте папа давал такого «петуха», живи который, на голос его сбежались бы куры со всей Киевской области. Раздосадованный очередной неудачей, папа прибегал к проверенному средству: шел в кухню и принимал уже там «для успокоения».
Продолжалось это до тех пор, пока папа, или сам додумался, или кто-то ему подсказал, но вместо слова «обитает», он стал петь слово «квартирует». И пусть в либретто такого слова не было, и оттенок оно имело больше прагматичный, нежели романтический, зато нота у папы на букве «у», звучала идеально.
Ныне песня папы была уже спета во всех смыслах. Однажды он в очередной раз встретился с водкой, и эта встреча стала роковой. Папа беззаветно полюбил водку, и любил её до тех пор, пока смерть не разлучила их. Кстати, причиной смерти любовь и была.
– Пивом душу не обманешь, но фигуру испортишь, – вдруг услышал за спиной Голо Цмон и не успел обернуться, как из-за его спины в костюме ковбоя Терентия вышел Шеф.
Голо Цмон собирался отхлебнуть из бокала пиво, но вместо этого поставил бокал на стол. Рука его неожиданно утратила необходимую для удержания бокала твердость и могла его уронить.
– Вот это да! Мон Шеф!? Что вы здесь делаете? – он даже не пытался скрыть своего удивления, все равно бы не получилось.
– Ну, если я скажу, что «гуляю», ты обязательно спросишь “как?”, потому я отвечу, что здесь я – «работаю», – удовлетворенный произведенным впечатлением, Шеф отодвинул стул, и сел за стол к Голо Цмону, кардебалетно закинув ногу на ногу.
– Чем? – разнообразил свой вопрос Голо Цмон.
– Чем и положено руководителю серьезной организации – головой.
– Представляю качество вашей работы, если учесть, что в ней кость одна.
– Вижу, ты по-прежнему в своем репертуаре: веселый и находчивый, – довольно хмыкнул Шеф, словно обнаружил на прежнем месте то, что уже не надеялся там застать. – Тогда я скажу – мозгами. А если без шуток, то я ведь, действительно, шеф спецслужбы и здесь нахожусь по её делам. Между прочим, совершенно легально. У нас тут с одним вашим ведомством совместный проект организовался. Сам знаешь какое сейчас время: террористы, экстремисты, фундаменталисты. Должен же кто-то заниматься их угрозой безопасности человечества.
– Ух ты! И такое у спецслужб бывает.
– Бывает. Это тебя недобросовестные средства массовой информации убедили, если спецслужба, то она занимается исключительно грязными делами.
– А что – не так?
– Скажем, не совсем так. Просто те дела, которыми она вынуждена заниматься в силу своей специфики, и есть грязные.
– Это все риторика. Но как бы там ни было, знаете что, мон Шеф, а идите вы, лесом, как тот бедный странник. Мне ваши басни еще в Париже надоели: и сирота вы круглая, и детей у вас семь душ... – Голо Цмон хотел взять бокал, но чувствовал, что необходимую твердость его рука еще не обрела. Своим внезапным появлением Шеф его не то, что бы напугал, но нервничать заставил. И он не хотел, что бы Шеф это заметил.
– Басни, говоришь…
– Басни, басни. Есть такой литературный жанр, в котором вы явно преуспели. Вы их соловью предложите, он к этому меню больше привычный, а я лучше традиционным рационом обойдусь. Салом, водкой, опять же…
– Ладно, – театральным жестом школы старых мастеров, подсмотренным когда-то у Голо Цмона, Шеф сунул руку в карман кожаной жилетки светло-диарейного цвета, достал оттуда фотографию и протянул её Голо Цмону, в точности повторив его тогдашние слова:
– А что вы скажете на это?
– Что это?
– Ты посмотри, посмотри, – тянул фотографию Голо Цмону Шеф.
Голо Цмон взял фотографию. На фотографии Шеф сидел рядом с уже не молодой, но еще жгучей брюнеткой – эдакой Кармен 56 размера со сцены Киевского театра оперы и балета, а за спиной их стояло «семь душ детей» в количестве четырех братьев и трех их сестер, олицетворявших Шефа в различных стадиях его укрупнения.
Голо Цмон внимательно рассматривал изображенных на фотографии детей и подростков, которых Шеф выдавал за своих, и что-то ему подсказывало, что, в этот раз, Шеф не врет. Да и сходство с оригиналом было очевидным.
– Ну ладно, – примирительно сказал он, возвращая фотографию Шефу, – допустим, все эти дети ваши, или в этом клянется девичьей честью своей мамы ваша жена. Но в то, что вы шеф какой-то там спецслужбы, я все равно не поверю, помня тот спектакль, который вы разыграли передо мной в Париже.
– Не верит он, Склифосовский, – Шеф забрал фотографию у Голо Цмона.
– Станиславский, – авторитетно поправил его Голо Цмон.
– Без разницы. Я с обоими не знаком, да и надобности нету. А хочешь, я тебе это докажу? Прямо сейчас?
– А докажите! – азартно выпалил Голо Цмон
– А как два пальца об асфальт! – совсем по-киевски в тон ему ответил Шеф.
– Давайте!
– Нате! Поворотись-ка, сынку...
– Чего?
– Классику читать надо, а не только порно журналы мусолить. Вот чего. Оглянись, говорю. Узнаешь?
Голо Цмон оглянулся. За столиком неподалеку от них сидели двое. Когда-то он знал их, как агентов Шефа. Одного звали – Кырыло, другого – Павло. Так, по крайней мере, они ему представились, когда корчили из себя работников жилкоммхоза, а после напоили его водкой с клофелином.
Увидев, как Голо Цмон смотрит в их сторону, Кырыло приветственно ему кивнул, а Павло чуть привстал, как бы говоря «здрасьте»…
– А теперь посмотрите направо, – по-гидовски сопроводил свои слова движением руки Шеф. – То, что вы там увидите, наверняка не оставит вас равнодушным, я уверяю.
Голо Цмон посмотрел туда, куда указывал Шеф. За другим столиком, сидела одетая в джинсы, футболку и бейсболку Грудоогромная – так он прозвал её, когда впервые увидел в Париже. Положив ногу на ногу и призывно ею покачивая, она курила длинную сигарету и обворожительно ему улыбалась. Он все еще смотрел на неё, когда Шеф предложил ему взглянуть еще в одну сторону.
– А теперь посмотрите налево, – гидел дальше Шеф.
Голо Цмон посмотрел. Молодая мамаша, беременная в счет будущего года толкала перед собой яркую коляску. Судя по звукам, доносившимся из коляски, в ней капризничал ребенок. Но он знал точно, нет там никакого ребенка, его капризные звуки в коляске исполнял магнитофон.
– Ну как? – поинтересовался у Голо Цмона Шеф.
– А никак. Ничего это не доказывает, они могут быть такие же артызды, как и вы.
– Хорошо, тогда предлагаю тебе самому придумать проверку.
– Какую проверку?
– А какую хочешь. Ту, которая заставит тебя поверить в то, о чем я тебе говорю.
– В то, что вы настоящий Шеф спецслужбы
и здесь находитесь исключительно по её легальным
делам?
– Да.
– Хм. А вот это уже интересно, – Голо Цмон подумал, после чего сказал: – Уж если вы, мон Шеф, утверждаете, что имеете отношение к серьезным силовым структурам, значит, вы должны иметь доступ к их средствам. Так вот, хочу, мон Шеф, что бы через пятнадцать минут здесь появился бы БТР с украинским флагом на башне и три раза объехал вокруг Золотых ворот. И что бы из люка башни торчал командир БТРа и, проезжая, отдавал всем честь. Что, слабо?
– Всего-то? – хмыкнул Шеф.
– Мне и этого хватит.
Шеф достал телефон, набрал номер, и в точности повторил в него слова Голо Цмона.
– Через пятнадцать минут будет, – закончив разговор, сказал Шеф.
– Да, ну? – весело откликнулся на его слова Голо Цмон.
– Посмотришь, – Шеф положил телефон перед собой на стол и вынул из кармана жилетки сигару.
– Ладно, посмотрим, – Голо Цмону было интересно, как Шеф выйдет из созданного им положения. БТР с флагом, три раза вокруг Золотых ворот, да еще через пятнадцать минут? Смешно! Тут на одно согласование со всеми инстанциями неделя уйдет. – А время уже пошло?
– Пошло, – прикурив сигару, пыхнул знакомым
Голо Цмону дымом Шеф.
Шеф курил, безмятежно поглядывая на Голо Цмона. Голо Цмон также поглядывал на Шефа, но с течением времени начинал чувствовать себя неуютно под спокойным и уверенным взглядом Шефа.
– Прошло тринадцать минут, – взглянув на экран лежащего перед ним телефона, сказал Шеф.
Внезапно в привычном шуме городских улиц, слух Голо Цмона уловил новые звуки – отдаленный рев мощного двигателя, который нарастал с каждой секундой.
– Вот и пятнадцать минут прошло, – сказал Шеф, и на глазах Голо Цмона, огибая Золотые ворота со стороны Ярославова Вала показался БТР с украинским флагом на башне.
Подъехав к их столику, БТР остановился. С него спрыгнул офицер в камуфляже с погонами майора, схватил бокал с недопитым Голо Цмоном пивом и одним глотком выпил его до дна.
– Нет, эти начальники совсем уже охренели! – ставя пустой бокал на стол, сказал он. – Сижу в кабинете, только собрался бойца за пивом послать, как тут звонок и командир полка бегом требует к себе. Прибегаю. Он мне приказ от министра обороны: срочно сесть в БТР поставить на него государственный флаг и три круга вокруг Золотых ворот с отданием чести! Спрашиваю, зачем, почему?! Ничего не знаю, говорит, министр приказал. Через десять минут ты должен быть у Золотых ворот! Не успеешь – пойдешь под трибунал за невыполнение приказа министра! Нормально, да?! Это же хорошо, что у нас тут неподалеку БТР заныкан, ну если чего, что бы потом его через весь город не переть. А то бы точно не успел. Ладно, я поехал, – не поблагодарив за пиво, майор бросился к БТРу и заскочил на броню с криком: «Поехали»!
Пыхнув облаком густого солярочного дыма, БТР взревел всеми форсунками своего дизельного двигателя. Майор вскинул руку к шлему, повернул голову в сторону Голо Цмона, задрал вверх подбородок и медленно поплыл на башне вокруг Золотых ворот.
На первом круге БТРа вокруг Золотых ворот, Голо Цмон еще сидел. На втором ему захотелось встать по стойке «смирно» и в ответ отдать честь майору, фигура которого погрудным монументом героя на колхозной площади торчала из башни бронемашины. На третьем он вынужден был признать, что Шеф не соврал. Уж чего-чего, а заранее знать чего захочет Голо Цмон, что бы потом это подстроить, Шеф ну никак не мог. Но это ничего не меняло. Пускай Шеф будет настоящим шефом, настоящей спецслужбы, а не ряженым клоуном, ему все равно. Беспокоило его другое: почти все персонажи истории, которую он всегда вспоминал с неохотой, были в сборе. Не было только главного. Слава тебе, конечно, за это отдельная Господи! А если он, все-таки, появится? Что я должен буду тогда тебе сказать?.. Вроде бы, они обо всем договорились, но ты же знаешь, Господи, чем черт не шутит, пока ты спишь?
– Вы что, опять за мной? – Голо Цмон невольно напряг группу мышц отвечающих за превышение допустимой самообороны, и, как возможное оружие, ощупал под собой стул. – Но учтите, в этот раз так просто это у вас не получится. Пометьте где-нибудь там у себя, мон Шеф, и архаровцам своим скажите.
– Не беспокойся, – успокоил Голо Цмона Шеф, от внимания которого не ускользнула его готовность к рукопашному бою с использованием подручных средств. – На этот раз, как я уже говорил, мы здесь по своим делам.
Голо Цмон окинул Шефа недоверчивым взглядом. Когда-то он ему уже поверил, а потом оказался не то что в обычных дураках, а в полных идиотах.
– Точно?
– Хочешь, вон на Золотые ворота побожусь!.. – проникновенно сказал Шеф.
– Так вы же басурманин?!.
– Ничего. Ради дела можно и перекреститься.
– Ладно, посмотрим, – ответил Голо Цмон, решая поверить Шефу (тот говорил довольно убедительно, впрочем, как и тогда…), но пообещал себе при этом, все-таки, не ловить гав .
– Но ты заходи, если что. У меня тут, согласно положению, как ты смог убедиться кое-какие возможности имеются, подсоблю по старой дружбе.
– Да, возможности, как я заметил, у вас тут имеются не малые. Но сомневаюсь я, мон Шеф, что в лихую годину прибегу к вам в поисках надежды и опоры. Как-то раз я уже имел с вами дело. Знаете, скажу честно, не понравилось. Уж очень хлопот с вами много.
– Тогда на тебя был конкретный заказ. А заказы если взял, нужно выполнять, иначе от этого сильно может пострадать репутация фирмы, так что не обессудь.
– Это мало что меняет.
– В таком случае, заходит просто так, в гости. Посидим, коньячку выпьем, поболтаем. Есть у меня коньячок французский, настоящий. Я его с собой привез. В картишки можем перекинуться.
– Особенно в картишки. У вас в колоде, наверняка девять тузов и все козырные.
Шеф, вынул из кармана жилетки визитку и бросил её на стол.
– Если надумаешь, то меня можно найти по этому адресу. Это тут рядом, на Прорезной.
Голо Цмон взял визитку.
– Свирид Петрович Голохвостый визажист-стилист. Салон-парикмахерская «Za2Za». Я так понимаю, эти буквы и цифры обозначают «За двумя зайцами» раз уж визажист-стилист Голохвостый.
– Совершенно верно. Это у меня прикрытие такое. Адаптируюсь, так сказать, к местности. По работе так положено.
– Веселенькое у вас прикрытие. Тогда, согласно ему, у вас и Проня Прокоповна должна быть в наличии, если уж вы такой любитель литературной классики.
– А как же, все по классике, – Шеф кивнул в сторону Грудоогромной. – Вот она – Проня Прокоповна и есть. Мне кажется, актриса на роль подобрана идеально. Как ты считаешь?
Голо Цмон посмотрел на Грудоогромную, та улыбнулась и подала грудь вперед. При этом футболка на ней натянулась, грозясь лопнуть по всем имевшимся у неё швам, и представить грудь посетителям кафе, с которых сразу можно было брать за просмотр деньги.
Оторвав взгляд от груди новоявленной Прони Прокоповны, Голо Цмон перевел взгляд на Шефа, Шеф улыбался тоже. Не таясь, широко и открыто, как хозяин в собственном доме.
Хохотнул за спиной Кырыло, ему подхихикнул Павло.
Радостно и задорно прыснула со смеху, проходя мимо, молодая мамаша, поправляя в коляске чепчик младенцу, а на самом деле меняя в магнитофоне кассету.
– Чего это вы все ржете? – спросил у Шефа Голо Цмон, чувствуя себя, как любой, вокруг которого смеются со всех сторон сразу, а он не может понять по какой причине, потому выглядит идиотом.
– Так это мы жизни радуемся. Жизнь ведь прекрасна, правда? Правда… пока… не опасна… – Шеф говорил, что-то разглядывая у него за спиной.
– Что это вы там такого интересного увидели, мон Шеф? Матушку настоятельницу в бикини, с сигаретой в зубах и со стаканом в руке, или старые цены на водку?
Шеф не отвечал и Голо Цмон стал разворачиваться, что бы посмотреть, что заставило Шефа прервать их разговор.
– На пол! – вдруг крикнул Шеф, схватил ножку стула, На котором сидел Голо Цмон и дернул её на себя. Голо Цмон свалился со стула на пол.
В ту же секунду в звуки мирной жизни города с треском ворвалась автоматная очередь. Пули быстро стаей пролетели там, где до этого была голова Голо Цмона.
Со звоном посыпались стекла витрины кафе. Заверещала перепуганная официантка. Схватив подол накрахмаленного передника, она закрыла им лицо, будто пряталась за ним, как за пуленепробиваемым щитом.
Взвыл, как уже раненый, выходивший из подсобки кафе грузчик, выронив от испуга ящик водки и разбив его весь.
Лежа на полу, Голо Цмон видел, как из окна черного джипа у дома напротив, трясется дуло автомата, и как сам джип трясется вместе с ним.
Несколько пуль попали в кег. Пенистые струи фонтанами брызнули на пол под лежащего Голо Цмона и, не увидев в нем препятствия, потекли дальше, разливаясь по полу, словно море широкое.
Кырыло с Павлом лежали неподалеку в том же пиве и стреляли из пистолетов по джипу. Белые манжеты их рубашек, были желтые от пива, а на черных пиджаках колыхались хлопья белоснежной пены.
Грудоогромная Проня Прокоповна, стоя в пиве на одном колене, также стреляла по джипу, из пистолета держа его двумя руками, не выпуская при этом сигареты изо рта и элегантно отставив в сторону наманикюренный мизинец. Низкая талия её джинсов сползла, и можно было видеть кружевную резинку её розовых трусов.
Молодая мамаша оказалась беременной не больше, чем конь Богдана Хмельницкого на одноименном памятнике. Бросив коляску, она бесстыдно задрала подол просторного платья для невоздержанных невест, расстегнула на фальшивом животе молнию и достала из него огромный пистолет. К стволу пистолета была прикреплена ракета, похожая на игрушечную. Вскинув пистолет, мамаша выстрелила по джипу, но не попала. Ракета пронеслась над джипом и врезалась в стену дома, проделав в ней дыру размером с бельевой таз. Еще дым от взрыва не рассеялся, как из дыры выглянула испуганная голова и заорала:
– Вы чё, вообще уже охренели ! Кто за ремонт платить будет?
– Поныне возле кельи той, насквозь прожженный виден камень, – насмешливо прокомментировал результат стрельбы мамаши Шеф, цитируя поэта, которого в Киеве если кто-то еще и помнил, то наверняка уже не знал.
Он не упал в пиво, а лишь присел за тумбой из декоративного бетона внутри которой были посажены цветы чорнобривцi . Согласно украинской народной песне, их обычно сеяла своей натруженной рукой «рiдна мати» – так в Украине обычно называли свою мать.
– Ниже бери, дура! – корректируя огонь, крикнул из-за тумбы мамаше Шеф. – Еще раз промажешь, лишу премии и отправлю под арест за перерасход дорогостоящих боеприпасов.
– Есть, шеф! – мамаша, лихо выхватила из живота вторую ракету, приладила её к пистолету, и выстрелила, беря, по приказу начальства, ниже. Попала. Джип рванул, как триста тонн в тротиловом эквиваленте.
– Ну вот, уже лучше, – одобрительно сказал Шеф. – Знаешь, по сей день диву даюсь, – продолжил он, обращаясь уже к Голо Цмону. – Этой угрозе – сумой и тюрьмой лет, наверное, не одна тыща, а до сих пор действует безотказно. А все потому, что и то и другое ограничивает свободу личности, которую та, всегда боится потерять.
Философское замечание Шефа прервал грохот падающего балкона второго этажа, под которым стоял джип. Вместе с его обломками вниз полетели банки соленых огурцов и ведро квашенной капусты.
– Такая закуска пропала, – сокрушенно вздохнул Шеф, когда соленья зашкварчали на крыше горящего джипа, как на горячей сковородке. – Вот за что я не люблю перестрелки, столько хороших вещей бывает портится. Помню, стреляли в меня на Бессарабском рынке. Триста килограммов одного только сала можно было сдавать в пункт приема цветных металлов, столько в нем было свинца.
Возле дома горел джип. В воздухе пахло паленой резиной, тушеной капустой и жаренными солеными огурцами. Тротуар около кафе, был усыпан битым стеклом, стреляными гильзами и обильно полит пивом. Теперь уже вяло вытекая из простреленных кегов, его ручьи текли между столов и стульев, и словно реки в море, впадали в лужу водки, сочившуюся из-под выроненного грузчиком ящика, делая коктейль, который Голо Цмон назвал бы «Ёрш тротуарный». Куда подевались нападавшие, было неясно. Среди живых их не было, как не было и среди мертвых, так как мертвых не было тоже – удачно закончился бой, без потерь.
– Ох, и ни хрена себе попил пива… – вставая с пола, сказал Голо Цмон. – Что это было, мон Шеф?
– Кто ж его знает. Может борцы за какие-нибудь свои права, а может за доходы конкурента. Цели бывают разные, а вот средства их достижения очень часто совпадают, тем более такие, как ты только что видел, – ответил Шеф, вставая из-за тумбы и отряхивая колени своих кожаных ковбойских штанов.
– Мон Шеф… это, как бы, спасибо, что ли… вы мне… вроде как… – стал неумело благодарить Шефа Голо Цмон, за то, что тот получалось, спас ему жизнь.
– Пустяки. Пусть это будет тебе мой маленький подарок к Рождеству. Ну, ладно, мне пора, дела ждут. Так ты заходи, если что, – сказал Шеф и ушел с видом героя войны, легендарного командира отряда, только благодаря действиям которого, война и закончилась.
Пока Голо Цмон приходил в себя после принятия пивной ванны, участники перестрелки на стороне Шефа исчезли вместе с ним. Слаженность и незаметность этого процесса лишний раз доказывали, что команда Шефа, далеко не актеры, решившие подхалтурить на стороне.
Едва поле уличного боя опустело, мигая мигалками, и воя сиреной, нагрянула милиция. Как и раньше, когда Голо Цмон по разным подростковым причинам попадал в её отделения, представителями её были мордатые товарищи сержанты. Время изменилось, лица у товарищей сержантов, пока еще, нет.
Сержанты осмотрели место происшествия, в скорбном молчании постояли над разбитым водочным ящиком, словно прощались с погибшим товарищем, и начали искать свидетелей. Свидетелями тут же стали две бабы, которые только того и ждали, чтобы ими стать. Едва сержанты начали их расспрашивать, бабы сразу стали орать.
Сколько Голо Цмон помнил, бабы в Киеве орали всегда и везде: на улице, в транспорте, в магазине, причем голоса их были всегда громкими и противными. Казалось, кто-то выводит особую породу баб, которых и кормить не надо, дай им поорать – и этим они будут сыты. Причем, причина для ора годилась любая. А если причины не было, значит, её нужно было придумать.
– Я все видела! Он был с теми, которые стреляли по машине! – орала одна баба, показывая пальцем на Голо Цмона, который не мог решить, идти ему мокрым по городу, вызывая у прохожих вопросы, где это такую трубу прорвало, или сначала обсохнуть?
– Что ты видела! Что ты видела! – орала другая. – Товарищи сержанты, не верьте ей, ни черта она не видела! Это я все видела! Сидел себе человек пил пиво, никого не трогал. Это толстый стрелял и девка его! Курва такая пазухастая с сигаретой! Главное, все на землю попадали, когда стрельба началась, а эта, типа самая смелая. На одно колено встала, пистолет двумя руками взяла и мизинчик наманикюренный свой в сторону так оттопырила, как будто она не в людей стреляет, а кофе в салоне пьет. Вот не люблю я таких! Кума у меня такая же любительница понты колотить! А у самой ни рожи, ни кожи, и мужик пьянь подзаборная! Кандидат технических наук! Алкоголических наук он кандидат!
– Да что вы её слушаете, товарищи сержанты! Врет она все! – не унималась, начавшая давать показание первой баба. – Толстый вообще не стрелял! А девка стреляла, я сама видела, только не та, которую она выдумала! Другая стреляла, беременная с коляской!
– Да ты сама беременная на всю голову! – перечила ей баба, дававшая показания второй. – Беременным по здоровью вообще стрелять не положено, дети пуганными вырастут!
– Так она и не беременная была, товарищи сержанты! Она ею только прикидывалась!
– Ой, прикидывалась! Как это можно прикинуться беременной!
Баба, обвинявшая Голо Цмона, забыв про сержантов, повернулась, к бабе его защищавшей, становясь в стандартную позу для выяснения отношений с использованием выражений основанных на пожеланиях: «А шоб ты»!.. «А шоб тебя»!.. «А шоб тебе»!.. Поза эта всегда выглядела одинаково – руки в боки, если нет груди, вперед – живот.
– А как ты беременной прикидывалась, когда в супермаркете рыбу крала и в трусы пихала?! Месяцев на семь напихала! Я тебя вспомнила, на той неделе тебя у нас в магазине поймали! Я тогда на кассе сидела! А ты еще орала, ой, не трогайте меня, а то я прямо сейчас рожу! Чего ты там родить могла? Ведро карасей? Воровка!
– Да я в жизни чужого не взяла! – приняла ту же позу баба – адвокат Голо Цмона. – Ты сама воровка! Я твою фотографию на столбе у нас возле бани видела! Сколько тапок ты из предбанника уперла?! Баня на тебе разорилась, возмещая ущерб потерпевшим! Товарищи сержанты, арестуйте её, вам за неё еще премию дадут! Директор бани обещал!
Товарищи сержанты, не зная какой из баб верить – обе они были не молодые и не красивые, да и свидетельские показания их относились совсем к другому делу, на всякий случай, передвинув автоматы со спины на бок, направились к Голо Цмону.
Голо Цмон смотрел на приближающихся к нему сержантов и думал, что если существует два противоположных мнения об одном и том же, значит одно из них – ложное. Есть такой закон в науке логике. И если товарищи сержанты начнут выяснять какое, его отвезут в райотдел, где их стараниями он расскажет все. А что он расскажет? Про толстого в костюме ковбоя Терентия, который шеф какой-то там иностранной спецслужбы? Про девку его, с грудями как батоны за 12 копеек образца 1976 года по имени Проня Прокоповна? Про беременную мамашу, у которой в животе портативная ракетная установка, а в коляске вместо ребенка портативный кассетный магнитофон? Кто ему поверит? А, значит, мочить его будут так, что никаким феном его потом не высушишь. Остается только одно – бежать. И чем быстрее и дальше, тем лучше. Но место уже оцеплял прибывший вслед за милицейскими сержантами ОМОН, и вряд ли ему удастся перемахнуть через этот забор из бронежилетов. Что-то нужно придумать…
Сержанты подошли к Голо Цмону. Один небрежно козырнул и непонятно представился. Голо Цмон едва сдержался, что бы не посоветовать ему вынуть изо рта то, что он до этого туда положил.
– Гражданин, попрошу ваши документы, – реплика с требованием предъявить документы, прозвучала уже более разборчиво.
– А что, в городе комендантский час, и я обязан носить с собой документы? – спросил Голо Цмон.
– Глянь, Мыкола, – сказал мордатый сержант такому же напарнику,– опять умный попался.
– Так и мы ж не дурные, – отозвался Мыкола. – Гражданин, вы задержаны до установления факта вашей личности и по подозрению в разбойном нападении на точку общественного питания. Пройдемте.
– Да пожалуйста.
Одежда Голо Цмона насквозь промокла от пива и товарищи сержанты, видимо, не желая пахнуть тем, чего они еще сегодня не пили, не стали хватать его под руки, тем более, что вел он себя, на их взгляд, хотя, и нагло, но смирно.
Сержанты вели Голо Цмона к машине, стоявшей за линией оцепления. Оцепление расступилось, едва они к нему подошли.
Водитель милицейского «бобика», покрашенного в цвета нынешнего государственного флага еще тогда, когда за такой флаг могли дать срок, открыл его заднюю дверь и, ожидая, что бы закрыть её за задержанным, зевая, стоял, держась за дверь рукой. Поравнявшись с водителем, Голо Цмон остановился.
– Я шнурок завяжу, развязался, – сказал он сержантам.
Сержанты остановились. Приседая, что бы завязать шнурок, Голо Цмон нырнул под руку зазевавшего водителя, которой тот держался за дверь.


Среда затягивает, и хорошо,
если к субботе отпускает.

Голо Цмон

Тайная резиденция Фимы Здохеля. Где-то на Подоле

Сёма сидел за столом, нажимал клавиши на клавиатуре компьютера, на мониторе компьютера появлялось то, для чего он их нажимал.
Фима сидел в кресле, и разговаривал по телефону.
Сёма нажал очередную клавишу на клавиатуре, Фима положил трубку на телефон.
– Кто звонил? – не отрываясь от монитора, спросил Сёма.
– Звонил старый Кундель, – сказал Фима. – Помнишь, Сёма, когда мы с тобой еще не так давно родились, и с утра ходили только в школу, а Кундель был тогда молодым, он преподавал у нас музыку и пение.
– Побойся бога Фима, и ты знаешь какого. Ну что это было за пение, если у него все «до» были одной октавы, и какая это могла быть музыка, когда три бемоля он читал, как 666 тактов.
– Сёма, здается, ты рассказываешь мне бородатый анекдот из жизни симфонического оркестра нашей филармонии.
– Да, анекдот. Но он дает полное представление о музыкальном образовании Кунделя. Вот что у него, бесспорно, хорошо получалось, так это отправлять молодых учительниц в декретные отпуска. Взять хотя бы Зою Андреевну…
– Это ту, которая родила тройню неизвестно от кого?
– Фима, – наставительно сказал Сёма, – неизвестно от кого Исаак родил Якова, а Зоя Андреевна родила тройню от Кунделя. Это выяснилось сразу после того, как ей по этому случаю дали отдельную квартиру.
– Как?
– К Кунделю тут же стали бегать учительницы, нуждавшиеся в улучшении своих жилищных условий. Причем уже независимо от возраста и семейного положения. Говорят, даже завуч засветилась, что бы подать на расширение. Вот так и выяснилось, кто был истинным отцом тройни.
– Выходит, Кундель делал хорошее дело?
– Ну, так у него больше одного раза не получилось. Хотя, благодаря ему небольшой демографический взрыв тогда в нашем районе, все-таки, прогремел. Так чего он хотел?
– Хотел сообщить ценную информацию.
– Что за информация?
– Он сказал, что у нас в районе менты опять кого-то ловят.
– Тоже мне, ценная информация. Да в нашем районе менты каждый день кого-то ловят.
– Да Сёма, эти менты уже совсем распоясались. Ты слышал, что они сделали с рулем Сруля?
– А что, Сруль приобрел себе руль?
– Ну, если он приобрел машину, значит, приобрел и руль. Сруль, конечно, немножэчко да, но пока не настолько, что бы купить машину без руля или руль отдельно.
– Так что менты сделали со Срулем?
– Да не со Срулем!.. А с рулем Сруля!
– Ладно, пусть будет с рулем. Так что менты с ним сделали?
– Они как-то остановили Сруля посреди дороги, которой он ехал, и захотели оштрафовать его за нарушение, которое он не нарушал. Сруль начал возмущаться, обвинять их в произволе, грозить правами какого-то человека…
– И что менты испугались?
– Не знаю, испугались ли менты, но говорят, они оторвали у него весь гидроусилитель. Представляешь? Теперь Сруль никак не может повернуть руль, и вынужден ездить по дорогам, где нет поворотов. Сёма, человеку нужно помочь.
– Каким образом? Вставить ему обратно гидроусилитель?
– Нет, я говорю не о Сруле, а о том, кого ловят менты. Нужно сделать так, что бы они его не поймали. Так мы отомстим им за руль Сруля, а Срулю скажем, что мы за него отомстили и он нам теперь должен.
– Он нам и так должен.
– Так пусть будет должен еще больше. Долги, которые растут у твоего должника, также приятны, как те, которые сокращаются у тебя.
– И как ты собираешься это сделать?
– Для начала, вызови Броню, пусть он приготовит свой транспортер. И скажи, что бы он, наконец, перестал заправлять его газом, у меня от его газу голова болит. Тем более что счет он выставляет нам как за дорогой бензин. Наверно, он думает, что я не знаю, как моя голова болит от бензина. Дальше. Свяжись с Розой, и скажи, пускай она соберет наших и обязательно возьмет свою резиновую гранату. Ты помнишь, Сёма, последний раз, когда Роза её бросила, сколько она скакала? Менты, думая, что она взорвется, все это время лежали на земле, обняв её как личные шесть соток, а мы спокойно разошлись по домам. Они ведь не знали, что по технологии этой гранате вообще не положено взрываться, а только скакать. Психологически чистый продукт, я бы так её назвал. Хорошая у Розы граната, правда, Сёма?
– Правда, Фима.
– А какая у Розы… Правда, Сёма?
– Правда, Фима… – неохотно ответил Сёма.
– Чьто такое? – живо поинтересовался Фима. – Ты со мной не согласен? Мы же вместе её обсудили и пришли к одному и тому же, единственно правильному выводу?
– Фима, – также нехотя продолжал отвечать Сёма, показывая как неприятен ему начатый им разговор. – Я с тобой полностью согласен. Кроме того, в этом вопросе с тобой согласиться весь Подол и подавляющая часть левобережной Украины. И если бы на выборах это можно было предъявить, как достоинство кандидата, кресло в Верховной Раде ей было бы обеспечено. Но я же тебя просил не говорить мне о Розе.
– Просил, Сёма. И я обязательно выполню твою просьбу, и буду молчать, как бронзовый Зяма на углу Крещатика и Прорезной, но только после того, как я тебе скажу: в отношении Розы, ты, все-таки, не прав!
– Я не прав?! Как ты можешь такое говорить?! Ты же прекрасно знаешь, что именно она мне сказала!
– Да, знаю. Она обозвала тебя короткопоцым. И ты обиделся.
– А что я, по-твоему, должен был после этого делать? Радостно улыбаться ей в лицо? Или нежно почесать за ушком?
– Да, Сёма! Да! И радостно улыбаться и нежно почесать ушком, доказывая таким образом обратное. Это на правду не обижаются, но ведь это неправда! И я это знаю, мы столько раз были с тобой в бане. Да и люди, которые были вместе с нами, это подтвердят.
Сёма посмотрел на Фиму, как на врага здравого смысла в любом его проявлении.
– Ты что, хочешь, что бы я привел к Розе, как свидетелей всех этих… людей? Кстати, ты хорошо знаешь эту баню? Там случайно, не ведется скрытая видеозапись?
– Хорошо знаю. Ведется. Но мы с тобой, Сёма, не крупные политические деятели и не мужья на содержании жен-миллионерш. Так что вряд ли кого-нибудь заинтересуют наши с тобой обнаженные седалища и гениталища. Поэтому, в дни наших гулянок, там даже свет в комнате видеозаписи не включали.
– Только по этой причине?
– Не только, но это не важно… Вернемся к тому, что сделал ты? Ты выставил бедную девушку за дверь в одном лифчике. А там холодно и соседи. Подумаешь, девушке так не терпелось, что она раньше времени сняла очки? Вспомни, когда тебе не терпится, как ведешь себя ты.
– Пожалуй, Фима, ты прав, – задумчиво сказал Сёма, – с Розой я, действительно, погорячился.
– Вот! – обрадовано воскликнул Фима. – Скажи об этом Розе. Наверняка она, чувствует себя также. И думаю, что общими усилиями вы найдете способ, как друг друга остудить.

Где-то на Подоле.

Огибая деревья и прохожих, перескакивая, если успевал, через лужи, Голо Цмон бежал по Подолу. Бежал без определенного маршрута, но с конкретной целью – убежать от преследовавших его ментов.
Радостно пели птицы, звонко звенели трамваи, ярко светило солнце. Старики на лавочках грели под ним свои ревматическо-артритные кости, кто помоложе – во дворах стучали «костями» по столу, «забивая послеобеденного козла», еще моложе, важно покуривая у подержанных, но иномарок, лениво обсуждали тему: поймают менты Голо Цмона или нет.
Менты неорганизованным отрядом, бежали за Голо Цмоном. Во главе отряда, как и положено командиру, неважно, на коне он или пешком, бежал лейтенант Волоцюга.
– Стой! Стрелять буду! – задыхаясь, кричал он на бегу Голо Цмону, ежесекундно поправляя съезжавшую на глаза, и закрывавшую обзор каску.
– Какой смысл стоять, если ты стрелять будешь? – спрашивал его на том же бегу Голо Цмон.
– А если не буду? – предлагал ему вариант лейтенант.
– Тогда вы меня живым возьмете, – опять не соглашался на его предложение Голо Цмон.
Расстояние между преследователями и беглецом то увеличивалось, то сокращалось, но полностью не исчезало. Ментам не удавалось догнать Голо Цмона, Голо Цмону не удавалось оторваться от ментов так, что бы глаза их его не видели. Безуспешность погони на данном отрезке времени и пространства, была очевидна.
Командир группы захвата лейтенант Волоцюга все больше выбивался из сил и очень по этому поводу переживал. Преступник был в зоне полной видимости, практически под самым носом, но сил на рывок, так что бы рвануть и схватить его за руку, за ногу, за что угодно, лишь бы схватить, ни у него, ни у людей его группы не хватало. Ну, хоть бы кто-нибудь помог! – отчаянно думал лейтенант.
– Граждане! Товарищи! – наконец-то решился озвучить свои невеселые мысли Волоцюга. – Помогите хоть кто-нибудь поймать преступника!
– Не верьте ему, граждане! Он врет! – отвечал Голо Цмон. – Никакой я не преступник! Я никого не зарезал и даже не убил! Он просто ходит к моей жене и хочет меня посадить, что бы я не мешал ему к ней ходить!
Прохожие с интересом наблюдали за погоней, но в ответ на просьбы лейтенанта помочь ему в борьбе с преступностью, никто не торопился стать на пути Голо Цмона.
Но лейтенант, все еще надеясь на помощь, решил воззвать к гражданской сознательности прохожих.
– Граждане, внимание! – пытаясь придать голосу строгость официального звучания, выкрикнул Волоцюга. – Мы, работники правоохранительных органов сейчас на ваших глазах преследуем опасного преступника! Это международный террорист, член украинского отделения Аль-Каиды, на совести которого десятки безвинно загубленных жизней! Ваш гражданский долг помочь нам задержать его!
Но вместо того, что бы разбудить в прохожих гражданское сознание и социальную активность, лейтенант Волоцюга, разворошил затаенный страх перед кровавыми зверствами воинов аллаха, посеянный в них всеми средствами массовой информации (читать дезинформации). А тут еще Голо Цмон, подхватив идею лейтенанта, заорал диким голосом:
– Аллах акбар! Всех зарежу и взорву, билят русский буду!..
И прохожие, в место того, что бы двинуться на борьбу с международным терроризмом, все, как один кинулись по парадным и подворотням. Улица мгновенно опустела. Бежать стало просторнее, но не легче.

Регулярное употребление водки поможет
вашей печени стать значительно больше.
Голо Цмон

ул. Большая Житомирская. Патрульная машина.

С крыши на голову капитана Пузло капало. Но голова капитана была в каске, и хотя звук бьющих по железу капель капитан слышал отчетливо, он не сразу понял, что с крыши капает на голову именно ему. Рядом в таких же касках стояло еще человек пять его подчиненных. И только когда вода с каски потекла ему под бронежилет, он поднял голову, увидел, что с крыши капает именно на него, и вышел из-под крыши. Капитан Пузло умел принимать нужные решения.
Капитан Степан Пузло в поцарапанной каске и поношенном бронежилете, заштопанном в местах прежних попаданий в него пуль, руководил операцией по поимке сбежавшего с места своего преступления преступника.
Одна группа под командованием лейтенанта Волоцюгы (радио позывной – «Шестой») непосредственно преследовала беглеца, другая, под руководством самого капитана в полной боевой готовности ожидала своего участия в операции, если в этом возникнет необходимость.
– Шестой! Шестой! Как слышишь, прием! Доложи обстановку! – капитан вызывал по рации командира группы преследования.
Рация трещала и молчала.
– Шестой! Шестой! Как слышишь? Прием? – нервно нажимая кнопку «вызов», повторил капитан.
Вопреки обычному хладнокровию бывалого опера, капитан нервничал. Это происходило всегда, когда по итогам какой-нибудь операции назревали нешуточные разборки с начальством. А в случае, если Шестерка упустит преступника, их точно не избежать.
Еще и часа не прошло, как поступил сигнал о стрельбе у Золотых ворот, а происшествие это уже получило небывалый резонанс. Среди бела дня в центре города произошла перестрелка с применением автоматического стрелкового оружия и ручных гранатометов. И хотя обошлось без жертв, ущерб государственному и частному имуществу был нанесен ощутимый, а ведь кому-то его нужно будет возмещать. В общем, такие дела берутся не на карандаш, а сразу на ручку с золотым пером.
Прервав мысли капитана, кто-то дернул его за рукав.
– Слышь, Стэпанэ, давай по сто грамм.
Капитан резко обернулся, готовый упечь за грати любого, кто склоняет его к употреблению при исполнении да еще в присутствии подчиненных и увидел своего районного осведомителя – Полуду.
Будучи при бывшей власти директором мясокомбината, Полуда вступил в преступный сговор с тогдашним директором зоопарка и тайно стал пускать в колбасу, неуемно плодившихся в зоопарке североморских рогопилов. Долгое время все было хорошо: качество колбас возросло, поголовье рогопилов контролировалось, директора предприятий имели хорошие деньги. Но преступный сговор был раскрыт, и директора в срочном порядке уехали валить лес уже в места естественного проживания рогопилов. В следующий раз обещали расстрелять.
Вернувшись из мест, лишавших его свободы выбора и передвижения, в течение определенного ему судом срока, Полуда застал на месте своего дома казино, в которое его, конечно, никто не пустил жить. Жена Полуды, пока он занимался расчисткой тайги, продала дом и скрылась, не сказав куда, никому, кто мог бы сообщить об этом Полуде. Так Полуда стал бомжем. А со временем, попавшись на краже стакана водки из буфета троллейбусного депо на бывшей Красноармейской, и, не желая возвращения в тайгу, тайным осведомителем капитана Пузло.
– Стэпанэ, ну давай по сто грамм, – просительно повторил Полуда, – я же тебе Невпопия заложил.
– Во-первых, Полуда, на работе я не пью, – ответил осведомителю капитан, покосившись на подчиненных. Но к одобрению начальника, подчиненные делали вид, будто разговор капитана со осведомителем, их совершенно не интересует. – Во-вторых, – Пузло вернулся к разговору с Полудой, – Мне нужен был какой Невпопий? Старший! А ты мне заложил какого? Младшего! Так вот, пока старшего не заложишь, никаких сто грамм, – на этом капитан собирался закончить разговор, и приказать Полуде покинуть место расположения бойцов оперативной группы, но внезапно свое решение изменил. – Хотя… – Пузло в задумчивости почесал бронежилет на груди, видимо думая, что, таким образом, чешет грудь. – Ты слыхал что-нибудь про стрельбу сегодня у Золотых ворот?
– Да что-то такое слыхал. Говорят там машину взорвали, пол дома разворотили и официантку в кафе снасильничали – заставили есть то, что она им принесла.
– Машину, да – взорвали. Пол дома не разворотили, но фасад попортили. А про официантку брешут! Это было не сегодня и в другом кафе. Так вот. Получишь литр хорошей водки с закуской, если разузнаешь, что это была за стрельба. Кто стрелял, зачем стрелял, и где кого-либо из этих стрелков можно найти.
– Точно литр? Не обманешь? – вспыхнули, как олимпийский огонь золотой глаза Полуды.
Больше ста граммов за единицу информации капитан Полуде обычно не наливал. Говорил, это стандартное количество установленное приказом начальства, в качестве поощрения добровольным помощникам правоохранительным органам. Но в отдельных случаях, на усмотрение куратора, доза может быть увеличена. Неужели, этот тот самый случай? Но все равно не верилось, потому, как еще ни разу не случалось.
– Полуда… – защищая честь своего мундира, не раз порченного в борьбе с разным асоциальным элементом, и даже кое-где запецьканого его «вражьей злою кровью», капитан жестко выматерил Полуду за недоверие к офицеру украинской милиции.
– Стэпане, да это я… – засуетился выматеренный капитаном Полуда. – Просто я в такой фарт поверить не могу.
– Добудешь информацию, поверишь, – твердо сказал Пузло.
– Так я пошел? – переступая с ноги на ногу, спросил Полуда, которому уже не стоялось, на месте, словно кто-то внезапно раскалил под ним тротуар.
– Иди!
Получив приказ, Полуда ушел на задание, но тем поспешным шагом, который позволял сказать, что на задание Полуда «убежал».
Одобрив взглядом скорость передвижения осведомителя, капитан вновь вызвал Шестого.
– Шестой! Шестой! Доложите обстановку! Лейтенант Волоцюга, как слышишь, прием?
Рация продолжала трещать и молчать.
– Шестерка, мать твою! – гаркнул разозленный молчанием рации Пузло.
– Да, товарищ капитан, – наконец, задыхаясь, ответила рация голосом лейтенанта.
– В чем дело?! Почему не отвечаешь?! Доложи обстановку!
– Рацию потерял, товарищ капитан! На бегу выпала. Пришлось вернуться. А обстановка сложная! Мы его преследуем, но за ним едва успеваем, он ведь налегке, а мы в полной выкладке.
– Физподготовкой нужно заниматься в свободное от работы время, а не по пивнякам шариться! Попробуйте только не догнать! Я из вас рекордсменов по бегу от угрозы увольнения из рядов сделаю! – пригрозил группе захвата в лице её командира капитан.
В рации громыхнуло так, что у Пузло заложило ухо.
– В чем дело, Шестой?! Шестой?! Шестерка, мать твою! Когда ты с первого раза научишься отзываться?!
– Виноват, товарищ капитан! Это я упал! Местность пошла пересеченная, преступник выбежал в район Горы. Товарищ капитан, разрешите доложить, начинается смеркаться, а тут растительность густая, в ней становится плохо видною. А фонарей у нас нет. Мы же начали преследовать его еще днем. Кто знал, что за ним до вечера придется бегать.
– Бегали бы быстрее, не пришлось бы. Так, что ты предлагаешь?
– Разрешите открыть предупредительный огонь и предложить ему сдаться?
– Разрешаю. Но смотри мне, Шестерка, если вы стреляете так, как и бегаете…
Шестерка не ответил, и капитан отключил рацию. Выкурив сигарету, он вновь вызвал Шестерку.
– Доложи обстановку. Стреляли?
– Стреляли...
– Надеюсь, не попали?
– Ну… в общем…
– Что, значит, в общем!?. – напрягся капитан. – Вы что, сукины дети, все-таки его подстрелили? А если он был не один?! А если их была целая банда?! Где теперь её концы искать?!. Говори в чем дело!
– Там мужик на дельтаплане летел…
– Какой мужик?!
– Не знаю, документов при нем не было, – промямлил Волоцюга.
– И что?
– Теперь не летит. Мы когда в воздух стрелять начали… а тут он из-за деревьев…. на этом своем дельтаплане… Кто ж знал… Ну, в общем, подстрелили мы его…
Капитан молчал, еще не зная как реагировать на вновь открывшиеся обстоятельства. Да и какая тут может быть реакция кроме отрицательной. Начнется расследование, налетят шакалы из УСБ, вот уж любители на своих оторваться. Виновен – невиновен, пока выяснят, не поленятся и не побрезгуют – с дерьмом съедят. Капитан вздохнул. Шестерка, восприняв это, как знак беды, заговорил, торопливо и жалобно:
– Но мы же всё по уставу делали, товарищ капитан! Все стреляли предупредительно только в воздух. Кто ж знал, что он там летает, за деревьями его видно не было…
– Так вы что, все стреляли?
– Ну да…
– И в каком это уставе, разрешите спросить, написано, что делать предупредительные выстрелы должна вся группа преследования?
– Не знаю, товарищ капитан… – с каждой новой фразой голос Шестерки виновато слабел.
Голос капитана наоборот, начальственно креп.
– Так ты, значит, ко всему прочему еще и уставы не читаешь!
– Читаю, товарищ капитан, как же без устава! Я сначала так и хотел – один стрелять, а потом подумал, для того, что бы ему страшнее было…
– Инициативу, значит, проявил?
– Ну, как бы да… проявил…
– Дело хорошее, но в большинстве случаев почему-то наказуемое. Не знаешь, почему?
– Никак нет, товарищ капитан, – все также вяло отвечал Шестерка. Монолог капитана Пузло об уставе, и инициативе все четче обрисовывал возможные последствия.
– А я тебе сейчас расскажу. Тут все зависит от того, кто её проявляет. Представь, а если бы вместо этого архангела пассажирский самолет на посадку шел с двухсот пятидесятью тремя пассажирами на борту, не считая членов экипажа. Или стратегический бомбардировщик с полным боекомплектом? А вы бы по нему саданули со всех своих стволов… Знаешь, что было бы? – занимаясь сеансом собственной психотерапии, изгалялся над подчиненным капитан. Лейтенант Волоцюга, в передовиках не ходил, но очень стремился к этому, постоянно проявляя инициативу, за которую обычно ничего кроме как по шапке, если дело было зимой, не получал.
Шестерка молчал. Или боялся это представить, или не побоялся и представил.
– Трибунал был бы тебе за это, тебе и твоим стрелкам. И к оракулу не ходи
– А кто это ?
– А это тот, кто про вас разгильдяев все знает на перед.
– Экстрасенс?
– Нет, не угадал. Начальник собственной безопасности Оракул Арон Самуилович.
Ответом Шестерки была мертвая тишина эфира.
В образовавшейся паузе капитан вдруг вспомнил, что увлекшись начальственным пинанием подчиненного, он забыл о текущем моменте – поимке опасного преступника. Чем, собственно, он сейчас и должен заниматься в первую очередь.
– Ладно, считай на этот раз с инициативой тебе повезло, – смилостивился капитан над лейтенантом, чувствуя, что боевой дух того упал до крайности, а операцию закончить нужно. – Что с мужиком?
– Живой, товарищ капитан, – ожившим голосом ответил Шестерка, чутко уловив интонацию последних слов начальника. – Вы представляете, ни одна пуля в него не попала, все в дельтаплан этот его ушли! Прямо сито из него сделали! – взахлеб говорил Шестерка, словно хвастался героическим подвигом группы под своим командованием, как будто провоцировал капитана на продолжение начальственной выволочки и капитан вновь не стерпел.
– Вас сколько человек?
– Со мной восемь.
– Вот уровень вашей огневой подготовки, из восьми стволов в одного мужика не попали.
Шестерка вновь испуганно затих.
– Ладно, хрен с мужиком…
– С мужиком, товарищ капитан.
– Да я не про его хрен спрашиваю! Я говорю, хрен с ним, с мужиком! Живой, и слава Богу! Спишем его на пьяных тинейджеров. Эти придурки на прошлой неделе там из ПЗРК по воронам стреляли. Где они его только взяли…
– Так это им Пуцьверинок продал. Он у вояк склады красил, вот пару штук и умыкнул, – с готовностью доложил Волоцюга, может эту информацию капитан примет в счет его реабилитации.
– Потом с Пуцьверинком разберемся, – оборвал его капитан, разговор опять уходил в сторону от текущего момента. – В преследуемого хоть не попали?
– Не попали. Так мы и не могли в него попасть, мы же в воздух стреляли?
Капитан Пузло, облегченно вздохнул, словно речь шла о его близком родственнике или крупном должнике и даже на какое-то время его перестал раздражать Волоцюга на другом конце эфирного провода.
– В твоем случае, это не аргумент, – уже без особой охоты подначил он лейтенанта. – Ну, что он сдался?
– Нет, товарищ капитан. Я предлагал ему сдаться, но он не захотел.
– А ты жизнь ему при этом гарантировал?
– Гарантировал.
– А он что?
– Он сказал, что такая жизнь, какую мы ему можем гарантировать, ему не нужна. Он не это… не мазо. А что такое мазо, товарищ капитан?
– Мазо? – мозг капитана заработал, как компьютерный поисковик: – мазут, мазда, Мазепа, маза фака… Мазо… мазо… кажется это какое-то извращение на половой почве… – В общем, это – маньяк.
– Сексуальный, товарищ капитан?
– Сексуальный.
– Нет, товарищ капитан, на сексуального он не похож.
– Ты его только возьми, а мы из него потом какого хочешь маньяка сделаем.
– Постараюсь, товарищ, капитан!
– Постарайся. Иначе свой сыновний долг родине ты дальше будешь отдавать уже в гражданском чине. Вот это я тебе обещаю. И мама твоя, что бы тебя отмазать, столько сала во всей Украине не найдет.

Голо Цмон понюхал курицу.
– Почему не пахнет? – спросил он продавца.
– Свежая, – ответил продавец.


Тайная резиденция Фимы Здохеля. Где-то на
Подоле.

Сёма нажимал клавиши на клавиатуре компьютера, на мониторе компьютера появлялось то, для чего он их нажимал.
Фима ходил по комнате шагом полководца, завоевателя и покорителя, принимал решения и говорил Сёме, как и кто их должен выполнять.
– Сёма, что там видно на Горе? – спросил Фима.
Сёма нажал клавишу на клавиатуре, на мониторе появилась Гора. На вершине её менты окружали Голо Цмона.
– Менты его окружают, наверное, хотят взять живым.
– Ясное дело, иначе они бы его уже пристрелили при попытке к бегству, даже если таковой и не было. Есть у них такая удобная для неудобных людей формулировка. Значится так! Как говорил Глеб Георгиевич, он же Владимир Семенович . Отдай приказ Лазарю, пускай он выпускает своих крокодилов. Пусть они полетают над ментами, пощелкают у них перед носом зубами. Вот скажи, Сёма, тебе бы понравился крокодил, который летает у тебя перед носом и щелкает зубами. А если учесть, что этот крокодил всю жизнь ел мясо и ни разу не чистил зубы, представляешь какое у него из пасти амбрэ? Я думаю, что ментам это тоже не понравится.
– В твоем случае, это не сработает. От нарисованного не пахнет.
– Это, смотря чем рисовать.
– Но не лазером, точно.
– Кстати, по поводу лазера. Напомни Лазарю, что бы он был с ним по аккуратней. Наша антенна до сих пор стоит обрезанная, и я не могу смотреть телевизор. Я должен знать, что делается кругом. А иначе, как ориентироваться в обстановке, если её потребуется изменить? Антенну обязательно нужно восстановить. Позвони ты в наше районное телеателье, пусть они пришлют мастера. Там же до сих пор работает Ицык. Или позвони лично ему. Заодно и напомнишь, что три обещанных им года прошли, и мы с радостью согласимся забрать у него наши деньги обратно.
– Ицык там уже не работает.
– А где он работает?
– Сейчас Ицык работает в больнице.
– В больнице? Интересно, кем? У него же нет для этого специального образования.
– В больнице он работает больным. А для этого специального образования не требуется. Достаточно окончить среднюю школу, или хотя бы несколько её классов, а потом неудачно ступить, или пошутить...
– А что с ним случилось? Как он туда попал?
– Насколько я знаю, Ицыка позвали починить розетку стационарной радиоточки. Ты же знаешь, в нашем районе уже мало кто включает радио в розетку, что бы его послушать, но кое-кто еще остался. Пришел Ицык чинить розетку и захотел узнать, где в этой розетке фаза, а где ноль. Но отвертку с индикатором, есть такие для обнаружения фазы, забыл. Ицык подумал, не возвращаться же за отверткой, а вдруг он её вообще потерял, и решил обойтись без неё. В розетке всего-то каких-то вольт двенадцать, сущая ерунда. Помнишь, Фима, как мы проверяли в детстве батарейку, села они или нет?
– Помню, конечно. Мы лизали её языком. Плоская на четыре с половиной вольта щипала не сильно, а вот «Крона» на девять, надо сказать, бодрила.
– Вот так сделал и Ицык.
– Что, сунул в розетку язык?
– Именно!
– И что, нашел фазу?
– Фазу он нашел. Но будучи в это время немножэчка пьяный, он перепутал розетки и сунул язык в розетку, куда включают не радио, а утюг, она там была прикручена рядом. Как он остался жив, удивлялись все три службы, которых к нему вызвали. Когда Ицык сунул язык в розетку, произошло замыкание проводки, вспыхнул пожар – приехали пожарные. Вытащили из пожара бездыханного Ицыка, думали, что он уже покойник, вызвали милицию. Приехала милиция, Ицык к тому времени стал шевелиться, и милиция вызвала скорую. Скорая отвезла его в больницу, из которой его скорее всего не выпустят, пока не выяснят, почему его как всякого нормального человека, насмерть не убило током. Им уже заинтересовалось министерство энергетики и наше училище, выпускающее электриков.
– Сёма, а кто в таком случае нам починит антенну, если Ицыка исследуют, как редкую масть? Этот вопрос нужно решить.
– Хорошо, я сегодня же позвоню в телеателье соседнего района. Может быть, про методы работы Ицыка там еще не слыхали.
Закончив разговор с Фимой, Сёма, набрал на клавиатуре приказ выпускать крокодилов и отослал его Лазарю.
– Сёма, что видно, крокодилы пошли? – через несколько минут спросил Фима.
Сёма нажал клавишу на клавиатуре и посмотрел в монитор.
– Пошли, Фима.

Ваше мнение:
  • Добавить своё мнение
  • Обсудить на форуме



    Комментарий:
    Ваше имя/ник:
    E-mail:
    Введите число на картинке:
     





    Украинская Баннерная Сеть


  •  Оценка 
       

    Гениально, шедевр
    Просто шедевр
    Очень хорошо
    Хорошо
    Нормально
    Терпимо
    Так себе
    Плохо
    Хуже не бывает
    Оказывается, бывает

    Номинировать данное произведение в классику Либры



    Подпишись на нашу рассылку от Subscribe.Ru
    Литературное творчество студентов.
     Партнеры сайта 
       

    {v_xap_link1} {v_xap_link2}


     Наша кнопка 
       

    Libra - литературное творчество молодёжи
    получить код

     Статистика 
       



    Яндекс цитирования

     Рекомендуем 
       

    {v_xap_link3} {v_xap_link4}








    Libra - сайт литературного творчества молодёжи
    Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются законом.
    Ответственность за содержание произведений несут их авторы.
    При воспроизведении материалов этого сайта ссылка на http://www.libra.kiev.ua/ обязательна. ©2003-2007 LineCore     
    Администратор 
    Техническая поддержка