Libra - сайт литературного творчества молодёжи Libra - сайт литературного творчества молодёжи
сайт быстро дешево
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
Поиск:           
  Либра     Новинки     Поэзия     Проза     Авторы     Для авторов     Конкурс     Форум  
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
 Игорь Резун - Дело мокрого человека. Начало. 
   
Жанр: Проза: Детектив
Статистика произведенияВсе произведения данного автораВсе рецензии на произведения автораВерсия для печати

Прочтений: 0  Посещений: 3631
Дата публикации: 3.12.2008

Серия рассказов про бывшего оперуполномоченного угрозыска новосибирской милиции Караулова, уволенного из органов с позором за превышение служебных полномочий, пьянку и инакомыслие... Но он остался в душе настоящим - ментом.

1. Караулов и мокрый.

Караулову приснился идиотский сон. Собственно, в его понимании все сны были исключительно идиотскими, ибо не имели ничего общего с реальностью, норовящей испугать на каждом шагу черным юмором из-за угла или реальной угрозой на родной лестничной площадке; в вещие сны он не верил, но этот… в общем, Караулов сидел на какой-то кухне и писал рассказ сам про себя. При этом на столе у него стоял ноутбук, в чашке толстого и отвратного на вид, сопливого французского стекла, дымился кофе – а рядом, в элегантной подставочке из кожзама, напоминавшей черный наперсток, исходила дымом курительная трубка. Последнее со стороны сна выглядело и вовсе похабным издевательством: уж кто-кто, а высшие силы, посылающие человеку сны, не могли не знать, что в кармане ржавого цветом плаща Караулова десятка и горстка мелочи, даже не отправленная в потасканный кошелек – стало быть, ничего, кроме двух пачек «примы» без фильтра и то, если наскребет он рубль из медяшной россыпи, ему не светит.
Караулов проснулся. Этого и надо было ожидать – впрочем, как он сам был убежден, жизнь невыносима тривиальна, и вот он проснулся, лежа на старом диване грязно-апельсинового цвета, когда-то глаз радовавшем, а теперь оскорблявшем порядком огрубевшее, но, тем не менее, втайне тонкое эстетическое чутье. Первым делом Караулов спустил лохматую голову с дивана, с усилием повернув шею, занемевшую от лежания на жестком валике и проверил баночку из-под «колы» с растопыренными лепестками-краями: нет, окурки он вчера точно бросал в нее и ни один из них не попал на доски пола, похожие на ровно размеченные дорожки для плавания в бассейне; правда, бассейне с водой густо-коричневого цвета.
Из-за стенки, обклеенной старыми обоями, донеслось невнятное «бу-бу». Караулов тоскливо посмотрел на обои. Нет, фасон они еще держали, черте знает под какой дуб с золотом, по углам уже загнулись – он знал, именно там иногда в ночи шуршат тараканы и совокупляются с громким щелчком. Караулов начал было размышлять о тараканах, лежа под серым, по виду – из шинельного сукна одеялом и рассматривая свои ступни без носков, выглядывавшие с другого края… начал размышлять, кто ему и когда рассказал про эту манеру совокупления со щелчком, и, кстати, как это так – со щелчком? Интересно, что чувствует при этом самка… Да ладно. При этом рассматривал пальцы своих ног, сохранившие летнюю бронзовость и думал, что он еще оставил в себе признаки культурного человека, видишь, на ночь носки снял. В этом момент там, на другой стороне, как сказали бы французы, a travers, гулко ударили чем-то; казалось, прямо в ухо, неразборчивый по тональности голос заревел – «Ууубиусссука!» и от всего этого грохота не то, что бы сделалось Караулову худо, нет – вот ведь сволочь, они разбудили таракана и он бочком побежал из-под отогнутого угла обоев по стенке. А это был уже непорядок.

Пришлось встать. Соседей в России не выбирают, это – карма или наказание Божье, в зависимости от вашей концессии. Поэтому Караулов спустил ноги на прохладно щекочущий ступни пол, проверил комплектность: мятая зеленая хламида сверху и обтрепанные джинсы снизу, все пристойно, пригладил пятерней спутанные волосы и поплелся в коридор. Мимо старого, треснутого в углу зеркала и полочки для обуви, тоже треснутой, ломаной, но очень гармонично драпированной черной изолентой; отомкнул дверь в подъезд и сразу впустил в квартиру волну прохладного, немного затхлого – из мусоропровода всегда несло гнилью! – но все же более экологичного воздуха, чем атмосфера Карауловской квартиры.
В подъезде было, наверно и уютнее. Потому, что пахло сигаретами, как сразу Караулов определил – «Бонд» легкий, и еще слышался родной звук, такой знакомый. Кому-то он показался бы грубым и ворчащим, но для Караулова он явился воркующим. Внизу, на площадке, стояли два ППС-ника с автоматами, а в оттопыренных карманах их серой мешковатой формы хрипло переговаривались рации.
Одного Караулов знал. Санька-Птицеед, из райотдела. Второй молодой, носатый, черный, да и хрен с ним.
- О, какие люди… - привычно затянул Санька, увидев лохматую голову Караулова.
- Приве…
Бормотнув это, Караулов спустился вниз от дверей, громко шлепая босыми ногами по немного липким, не без этого, прохладным ступеням российского подъезда. Остановившись перед Санькой, и для большего комфорта совместив копчик с выступом перил, Караулов поинтересовался:
- Есть курить?
- На.
Да. «Бонд». Синий. Легкий. Лаская сигарету губами, Караулов поинтересовался:
- Чо, паек дали, чо ли?
- Да не. У барыги одного тут… - нехотя обронил Птицеед – Ну, чисто по-пацански…
Молодой никак не отреагировал – только ресницами длинными махнул. Нервный, тонколицый. Южанин. Такие долго в патруле не задерживаются.
Караулов прикурил, с наслаждением впустил в легкие первую обжигающую струю дыма, помня о предупреждения минздравсоцразвития, и только совершив выдох этого сапфирового дымка, спросил:
- Чо там? Баздуганят?!
- А – без особого волнения сообщил патрульный – Трупак там.
И тут же поинтересовался, смотря на босые ноги Караулова на бетоне:
- Не простудишься? Не май месяц…
- Ну – буркнул Караулов – Июнь, и чо?
Повисла некая тягомотная тишина. Впрочем, не для Караулова. Он сосредоточенно курил. Первая сигарета требует полной концентрации на процессе. Без этого выравнивания мозгов не произойдет. Только когда этот баланс в голове Караулова восстановился, он выхрипел:
- а чо она? Не пускает, что ли?
- Да ептить… Она бухая в драбадан. Сначала «скорую» вызвала. Потом отрубалась. Те приехали, нам кричат: все, жмур стопудовый. Мы приезжаем, она никакая. Токо его смотреть, она очнулась… О, началось!
В этот момент об дверь квартиры номер 30, соседствующей с гарауловской, гулко разбилась очередная бутылка. Чего-чего, а этого в квартире Зойки Дерягиной, заслуженной алкоголички, хватало. Караулов жалостливо посмотрел на коллег.
- Да… понимаю. Вам же касок не дают. Охерачит по башке – выписывай потом больничный…
В этот момент ожил этот, тонконосый. С каким-то южным акцентом он выкрикнул, моментом обратившись в порывистую птицу – сокола там или еще кого, которых держат для охотничьих забав Саудовские шейхи.
- Э, савсем тура! Зачем за мертвый бутылка кидаться?!
«Азербайджанец» - понял Караулов. Он акцент умел различать. А азербайджанцев любил. Дикая, но древняя кровь бурлила в них, оборачиваясь порывистой искренностью. И иногда мудростью предков.
- Так она чо, типа, сразу не врубилась, что ментовка приехала?
- Дверь почти настежь была открыта. Она в спальне, жмур в зале… на тахте. Мы только его осматривать, она ожила и давай бутылками шмалять. У нее там целый склад!
В это время внутри квартиры глухо разорвались два очередных снаряда, да так, что с притолоки полетела штукатурка; видно, внутри Карауловская соседка перешла к бронебойным – от шампанского. Караулов хотел спросить, почему ребята уверены в том, что человек в квартире окончательно покинул мир живых, но его скрутил кашель.
- ГНР вызвали – резюмировал Птицеед – Хрен ли я с ней мочиться буду… Нам за это не платят.
ГНР – группа немедленного реагирования. Хороший «фордик» с бронестеклами, полусферы – чин чинарем. Гордость и краса района. Правильно ребята поступили, чисто по инструкции.
Караулов открыл рот, но закашлялся; кашель этот, отчасти мучительный, выворачивающий наизнанку, был неизменным спутником утреннего курева – но и очистительной жертвой; одновременно с кашлем, сгибаясь и скользя босыми пятками по бетону, Караулов успел услышать, как грохочут внизу ботинки ГНР-овцев и вжаться между ментами, чтоб бегущие трое, рослые и яростные, его не затоптали. Грохот ботинок совпал с очередной серией ударов в дверь, напоминавших небольшие взрывы.

Это только в голливудских боевиках они представляются друг другу: Следователь Смит, окружная полиция Чикаго!», или «Агент Лесли, главное управление ФБР». В районе же все друг друга знают. Впереди летел красный кряжистый капитан Архипов – очертаниями своего тела и цветом лица он напоминал маневровый паровоз, полууставной берет лихо заломлен набок; на секунду задержался около них, рыкнул:
- Пр-вет, какая?
- Тридцатая!
- Скройтесь, нах…
Птицеед все понял. Караулов уже сделал шаг было за двумя сотрудниками Архипова по лестницами – молодыми слонами в серо-синем камуфляже, но коллега удержал его за рукав:
- Обожди ты… Они щас светошумовую бросать будут!
…и утащил Караулова за крепостной выступ стены, укрывавший преисподнюю мусоропровода. Здесь Караулов наступил голой пяткой на разбросанные картофельные очистки, поскользнулся и выругался. Главное, чтоб не перепутали: его полураскрытая дверь с ободранной краской болталась рядом. Что-то он слелал не так… но было уже поздно.
Архиповцы не церемонились. Сам капитан что-то достал из кармана, произвел какие-то манипуляции, потом кивнул одному из слоников. Тот чуть отступил назад и в ту де секунду огромная нога сорок седьмого размера в спецназовском ботинке с хрустом врубилась в ветхий дерматин, и в не раз взламывавшийся замок – когда по пьяни забывала Зойка ключи; Караулов оценил, успел бросить:
- А чо, теперь можно, да?
- Вихрь-Антитерр…
Он не договорил, а точнее, его слова утонули в грохоте: светошумовая граната разорвалась в квартире, как маленькая бомба. Грохот прокатился по подъезду девятиэтажки, загремел внизу дверцами почтовых ящиков, во дворе взвыли сразу несколько автосигнализаций. В самой квартире, в кисловатой вони, смолк короткий взвизг и остался только хруст да кашель.

Караулов мрачно отстранил азербайджанца, настороженно подрагивавшего ресницами, и гулко ударяя пятками о ступени, пошел к своей двери. Через открытую дверь, расщепленную в труху в месте замка он видел, как ГНР-щики поднимают с пола Зайку – грязный комок из рыжих волос с в порванной ночнушке. Она была уже деморализована: кашляла, глухо материлась и порывалась укусить кого-нибудь из камуфляжных за руку. Караулов ее знал: ведь красивая была баба когда-то, в музыкалке преподавала.… На скрипочке. По концертам зарубежным ездили. Сейчас бросились в глаза испачканные кровью босые ступни алкоголички – вся квартира оказалась усыпана стеклом, и мизинец, глазурованный ярко-красным – острый, как торпеда. Но самая печаль заключалась не в этом: дверь квартиры Караулова, от ударной волны отлетел внутрь, затем вернулась, повинуясь маятниковому ходу и намертво захлопнулась. А у него был хороший замок с собачкой. На три ригеля. Караулов тоскливо топтался у закрытой двери своего жилья, из разгромленной квартиры Зойки слышались озадаченные голоса ГНР-шиков: «Чо ее, голой что ли, вести… Мля, Санька, найди какое-то одеяло, накинь на нее! Да пофиг, что не хочет…».
Птицеед с площадки с интересом наблюдал за ним.
- Че лыбишься-то? – обиделся Караулов – Тоже, может, сломать попросить?
Птицеед вытащил из пачки еще одну сигаретку.
- Поехали с нами с отдел, там с базы возьмем хрень какую-нибудь поднимающуюся… для фонарей уличных – предложил он – Михалыч поможет. Тебя на балкон поднимут.
Караулов вздохнул. Поплелся вниз, отшвыривая по дороге мелкие стеклышки, вынесенные взрывом из квартиры. У Зойки хрипела рация: «Следователя подождите, он на триста пятом уже выехал!».

Как и предположил Караулов – правда, слишком поздно, его выход из подъезда оказался не менее торжественен, чем выезд Далай-ламы. Жилмассив еще плавал у утренней дымке, сыростью тянуло от леса и от шлюзового канала, а любопытствующая толпа окрестных пенсионеров выстроилась у подъезда, с нетерпением глядя на двери. Явление лохматого, в нечистой майке и босого Караулова вызвало вздох облегчения:
- О-о! Ведуть!
- Допился, родной… Как же тя земля носит!
- А я ему сколь говорила: не пей…
- Бомбу-то кто взорвал, он что ли?
- Да живой, живой…
- Вишь, взрывной волной-то… аж боты сорвало… она всегда срывает!
Птицеед и его напарник, шедшие сзади, хихикали, ощущая весь комизм момента. Караулов решил подыграть, скорбно заложил руки за спину и вдруг дернувшись в сторону одной бабку, зарычал:
- Аллах акбар! Всех взорву!!!
Та с писком метнулась прочь, кто-то охнул. Довольный Караулов подошел к «Жигулям» автопатруля, легко открыл дверцу и повалился в их прохладное, не успевшее нагреться нутро. Следом, гремя прикладами автоматов, погрузились ППС-ники. По ущелью серых девятиэтажен, в конце которого виднелась зеленая оторочка леса, ползла «Скорая», бросая в стороны красно-синие сполохи – впереди, словно тамбурмажоры, шли двое оранжевых дворников с тележкой, полной мусорной требухи
- Дай еще сигарету, Санька… Ну, так, чо там было-то?
Птицееед сначала нахмурился, показав, что бесстыжесть Караулова беспрецедентна; потом завел мотор, долго вслушиваясь в его бурчание – и только потом дал сигарету. Из двора они выехали, перемигнувшись фарами с патрульным «УАЗиком», везущим, скорее всего дежурного следователя.

Милицию вызвала соседка снизу – так Караулов и догадался, эта милая дама выполняла роль «тревожной кнопки» вот уже три месяца, как въехала в квартиру. Чуть заслышав шум, дама, работавшая проректором в каком-то городском коммерческом вузе и хорошо поставленным голосом сообщала о безобразиях в квартире номер тридцать. Правда, Караулова по большей части дома не бывало – и он мог судить об эффективности этих звонком только потому, что Зойка на время утихала… В этот раз соседка услышала вопли, как она выразилась «сексуального содержания» и в ультимативной форме потребовала приезда группы, угрожая поднять на ноги знакомых их областной милиции. Дежурный Ипатьев был, вероятно, извещен о скверном характере дамочки, и передал по линии – заедьте, разберитесь…
- Драл ее кто-то – хмыкнул Караулов – Это у нее стабильно. Орет так, будто для блокбастера снимается. С Рокко Сифреди.
- С кем!?
- Лана, проехали. Ну, драл ее кто-то, короче.
Ему хотелось пить. Чувство это всегда сопровождало утро; но сегодня оно оказалось заглушено этой суматохой – а сейчас проявилось вполне. Птицеед покопался под сидением, но нашел только пустую и мятую бутылку из-под минералки. «Кончилась… в райотделе попьешь!». Пришлось смириться.
У ребят как раз было задание по гаражам, которые кто-то повадился потрошить на левом берегу; пока выбрались из лабиринта, пока доехали. Квартира была тиха, как могильник, и темна, судя по окнам. Мужики потоптались и решили от греха подальше связаться с отделом… Только отъехали перекусить к ларьку, снова вызвал Ипатьев: теперь соседку снизу заливали. Дело пахло трупом в ванне, не иначе. Они рванули обратно и обнаружили настежь распахнутую хату, ванную комнату с открытым краном, откуда текла прямо на пол вода – хорошо еще, пятый этаж, струйка слабая!) – и мужика этого на тахте в зале. Ну, а как только попытались его растормошить, из кучи тряпья в проходной комнате пошел прицельный обстрел бутылками.
Караулов вспомнил проблеск маячка «скорой».
- А эта… вы как поняли, что жмур-то?
- Это Муса определил – засмеялся Птицеед, хлопнул азербайджанца по плечу – Он сразу пульс пощупал и все такое.
- Ого! Навык?
- Муса четыре курса Бакинского меда закончил… Профи.
Караулом с интересом уставился на азербайджанца. Он ехал, сидя прямо, спокойно, только крылья тонко вырезанного, слегка горбатого носа раздувались. Жилистые смуглые руки сжимали автомат.
- Муса, а че ты к нам-то подался?
- Э! – отозвался он привычно гортанно, с заметной досадой – Война есть, работ нет. Семья корит нада, да?
- Нада – покорно согласился Караулов – а жмур-то отчего? Убитый? В смысле огнестрел?
- Не-а. Душеный, походу. Повреждений нет, чистенький. Но жмур.
- А-а… ну, ясно.
И хотя ему ничего не было ясно, Караулов умолк.
«Жигуленок» уже миновал круглую сетчатую башню с буквами «ННЦ СО РАН», венчавшую с прошлого года въезд в Академгородок, и просвистев по пустынному проспекту Строителей, проскочил в ворота райотдела на улице Кутателадзе. Остановились у «сквера отдыха», разбитого тут тоже год назад, между зданием пожарной охраны и райотдельским – по инициативе нового начальника. Выгрузились. Птицеед махнул автоматом:
- Щас, мы оружие сдадим, смена уже все… отвоевались! Я там Михалычу скажу, или пойдем вместе, давай…
- ЭТО ТУТ ЕЩЕ ЗА ЧМО?!
Фраза прогрохотала по ушам, как звук выстрелом крупнокалиберного пулемета. Птицеед застыл с автоматом, расслабленный Караулов подтянулся.
Они конкретно попали. Через сквер в райотдел следовал полковник Ларионов, начальник РОВД. Его назначили сюда полгода назад, перевели откуда-то из Тюмени; и полковника с Карауловым связывали узы совсем не взаимной дружбы…
Хорошее было прозвище у него, звучное. Караулов услыхал его в дежурке, еще будучи опером и заполняя журнал КУП. Дежурный, Васька Рюмин, от большого безделья, философствовал:
- Дали ж родители имечко… Ну, что вот за отчество? Само-со-ние-вич. Нет, чтоб Самсонович: просто и по-русски. Он чо, еврей по папе, чо ли?
Кто-то из присутствовавших в дежурке хмыкал, кто-то пытался вспомнить свежий еврейский анекдот, но никто так и не мог дать Рюмину сокровенного ответа. И не выдержал, как всегда, Караулов. Подняв голову от разлинованного синюшными полосками КУПа, он буркнул:
- Сампсоний- сеногной.
- Самп… Чего?! – растерялся Рюмин, которого Караулов не раз вставил в тупик своими всплесками эрудициями.
- Сампсоний-сеногной. Праздник был такой у православных. День святого Сампсония, когда сено убрано и начинает уже подгнивать… В июле, кажется!
Все заржали – естественная и самая простая реакция. А участковый Бабушкин тихонько взял свою папку и вышел. На следующей неделе уже все, вплоть до последней уборщицы, за глаза называли полконика Ларионова «Сеногноем». Тем более, что гнобить он любил…

Вероятно, полковник Ларионов был извещен, о том, кто прилепил ему «погоняло». Но ухватить Караулова было просто невозможно; слово к делу не пришьешь… И сейчас он, низенький, коротконогий, смотрел на Караулова зелеными глазами навыкате, закипая уже от одного вида бывшего опера.
А Караулов молодцевато вскинул руку к плохо бритому виску, шаркнул босыми пятками по тротуару и зачастил:
- Разрешите доложить, товарищ полковник! Пострадал во время проведения контртеррористической операции на улице Рахманинова, дом 50! Выгнали из дома при зачистке голым и босым! Направляюсь в райотдел милиции для подачи официальной жалобы на рассмотрение Гаагского трибунала…
- Так! – рявкнул полковник, вложив в это короткое слово все возможные матерные эпитеты – Так…
Потом он воздел короткую руку вверх и пронзил пространство толстым пальцем, показывая почему-то вверх.
- Чтоб это чмо… чтобы этого чмо, значит, на пяти метрах от райотдела не было! – рявкнул он Птицееду и Мусе, а сам побежал через сквер к стеклянным дверям.
Караулов вздохнул. Устало присел на скамеечку – четырьмя такими скамеечками по периметру, по инициативе полковника Ларионова, был огорожен скверик; только вместо фонтанчика в середине или бюста какого-нибудь поэта тут была врыта – в полном соответствии с армейскими порядками – большая урна для окурков.
- Ладно, слышь – утешил Птицеед – Я щас Михалычу скажу… Он быстро.
- Сигарету дай – требовательно сказал Караулов.
Птицеед протянул сигарету с еще большей неохотой.
- Короче, пачку вернешь – обиженно предупредил он.
- Верну. И воды набери, не забудь. Пить хочу.
Птицеед с досадой мотнул головой, лязгнул АКС-ом и потопал к дверям райотдела. Караулов же откинулся на жесткую металлическую спинку, вытянул босые ноги в лохматых джинсах вперед и пошевелил пальцами. Хорошо. Не совсем хорошо, но что-то где-то… если сегодня денег удастся стрельнуть на пивко, то совсем здорово. Караулом представил себе горбатую, как айсберг, пенную шапки, ползущую на запотелый бок кружки. Эта картина возникла в его глазах как раз на уровне солнечного диска, уже поднимавшегося над городком, над тарелкой спутниковой связи на здании вневедомственной охраны. Но быстро померкла; ибо в уголке «сквера отдыха» Караулов увидел девушку.

Это было довольно тщедушное создание в шерстяном платьице синего цвета, с отложным воротничком, делавшем ее тонкую шею еще более тонкой и жалкой. Жидкие белые волосики, уморенные не одним перекрашиванием, остренький и длинный носик, глазки слегка голубенькие. Другое поразило: на худых ногах – белые босоножки, а под ними – сине-фиолетовые мужские носки густого колера.
Как она, откуда взялась. Во время из перебранки с Сеногноем сидела ведь тихо, как мышка… Почему сразу он ее не заметил? А вообще, Караулов не любил женщин в мужских носках. В этом было что-то от ошибки природы. Их разделало всего метров пять; утренний воздух, тихий и свежий, окутывал елочки, высаженные по периметру вокруг скамеек – тоже по замыслу Ларионова. В-общем, говорить можно было. Караулов завел за спину хрустнувшие руки, сцепив на затылке и громко, развязно спросил:
- День такой хороший, и старушки крошат… Барышня, а вам не жарко-то в одних унтах?!
«Барышня» все это время что-то вычислявшая на экранчике мобильного – дешевка, наверняка поюзанный! – повернула в нему голову (глазки сильно близко посажены, отчего лицо похоже не на лицо, а на смайлик), потом посмотрела на его босые подошвы, уже испачканные пылью, и с обидой отрезала:
- А вам, похоже, не холодно?!
- Да как вам сказать… - начал Караулов, выигрывая время.
Но мобильник в руках у девушки зазвонил. Она торопливо прижала его к ушку, вся сжалась, обратилась в слух: «Да… да… Конечно… ну, пожалуйста, я очень… да… через три дня? Конечно!».
А потом, уже совсем не обращая внимания на Караулова, встала. И бросила очень точный, яркий взгляд куда-то поверх его головы – выразительный взгляд; а потом резко развернулась махнув синеньким платьицем, как флагом и исчезла вместе со своими фиолетовыми носками и босоножками меж елочек.

Караулов этот момент оттягивал. Он так и сидел с руками за головой, наслаждаясь неизвестно чем: то ли их начинавшимся онемением, то ли изморозью синей над зелеными иглами – небо резало глаза ярко, ожесточенно; потом прикрыл глаза и начал мысленно пересматривать эти картинки, как в детстве од елкой – в только что подаренной книжке, не веря еще до конца, что она – твоя… Да, мужские носки с плотной резинкой-лентой у щиколотки и тонкой белой полоской, густо-фиолетового цвета, как пролитые и засохшие чернила… Ремешки босоножек, порыжевшие на сгибах, с металлическими заклепочками в углах; облезлой медной застежкой. Родинка, кажется, на правой ноге, на тонкой щиколотке с пупырчатой кожей, так беспомощно бугрящейся сухожилием… и дальше, со следами волосков, до коленки, бугристой коленки, едва прикрытой эти синим краем… А большой палец у нее кривой, на второй фаланге кривой, это любопытная особенность странных натур, чаще всего – не от мира сего. Караулов ни с того, ни сего зевнул. И очарование полудремы пропало. По серному асфальту «Сквера» цокали каблуки.
Он раскрыл смеженные веки. От "пожарки", помахивая маленькой сумочкой, шла Маргарита из ПДН. Как обычно, в джинсах и босоножках, в белой ветровке на черную футболку и в огромных черных очках. Маргарита, хрупкая, похожая на стальную пружину, женщина, была одной из очень немногих, кто относилась к Караулову со снисходительной симпатией – к нему, раздолбаю. Поэтому он вскочил и исполнил нечто вроде реверанса возле скамеечки.
- Привет, Караул! Ты что такой… взъерошенный?
- Пострадал от действий ОМОНА и ГНР – бодро сказал Караулов, плюхаясь обратно на теплую скамью – Жертва зачистки… Маргарита Батьковна, у вас же кабинет Кумусева рядом?
- Да. А что?
- Пусть он мне покурить вынесет, а? А то курить хочется, аж переночевать негде.
Маргарита усмехнулась жестким красивым лицом.
- Он не курит.
- Тогда пусть воды вынесет… Пить тоже хочется!
- Ладно, скажу…
Она удалилась. Караулов проследил, как исчезают за елочками ее ступни, рельефно вырисованные между джинсами и ремешками босоножек, поразился – в который раз! – их точности, потом встал и посмотрел на щит над своей головой. Неудобно посмотрел, снизу. Но скамейку не покинул.
…Минуты через три двери райотдела раскрылись, играя солнечным бликом, выпустили Кумусева – тощего лейтенанта из дознавателей; в руке тот держал бутылку минералки – маленькую и без крышки. Узрев сверкающую на солнце жидкость, Караулов понесся к Кумусеву тигриным скоком.
- Привет, дай! Ой, бля-а…
И он начал глотать содержимое, давясь. Выглотал. Облился. Утер голую волосатую грудь в разрезе зеленой хламиды. Кумусев, старый приятель, посмотрел на него скорбно.
- Ты опять на рожон лезешь, Игореха? Сеногно… Сампосоньевич уже рвет и мечет.
- Да мне пох! – беззаботно отозвался Караулов – Я же демаркационную линию не нарушаю. Гляди, до крыльца пять метров, понял?
- И что?
- Да фигня, проехали. Слушай, а что за баба молодая тут щас сидела?! В скверике… Не ты ли ей звонил.
Кумусев наморщил лоб, автоматически принял из рук Караулова пустую емкость и прижал ее к груди – вместо того, чтобы бросить в урну.
- А! Это Лида Ерофеева.
- Кто такая?
- Ну, брат у ней потерялся… дня три назад. Вон там, висит.
- И чо?
- А ничо. Ушел из дому. Пил он крепко. Ходит вот каждый день, спрашивает… - Кумусев сказал это рассеянно, потом не выдержал – Игорех! Ты б не нарывался. Ну, че ты в таком виде шляешься-то? Шеф икру мечет наверху…
- А кто мне дверь заблокировал своим штурмом в ходе «Вихрянтитерорра»?! – огрызнулся Караулов – Ладно. Спасибо за воду. Сигарета есть?
- Я ж не…
- Понял, отстал. Лады. До скорого.
Долговязый дознаватель еще потоптался у входа в райотдел, зачем-то подопнул к урне чей-то окурок, задумчиво отхлебнул воду из бутылки; Караулов понимал, что все эти манипуляции дознаватель делает, чтобы его выход к бывшему соратнику, а ныне вселенскому изгою, был как можно менее значительным, пустяшным – и поэтому, демонстративно засунул руки в карманы джинсов, Караулов пошел по дорожке обратно в скверик. Даже шел он назально, босыми подошвами шаркая по пыли и хвоинкам на асфальте – громко, со звуком скребущего снег бульдозера. Из окна первого этажа – окна ПДН на расстригу с ужасом смотрела какая-то молоденькая инспектор по делам несовершеннолетних, казашка по виду.
У скамеек он остановился. Посиживал Караулов, оказывается, прямо под новым щитом «ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК!». Почему Ларионов распорядился установить этот щит здесь, оставалось загадкой; но, представляя ход мыслей начальника, можно было предположить, что начальник хотел напомнить о работе пришедшим сюда покурить да потрепаться сотрудниками… И, как всегда, попал в «молоко»: трепаться вот так, на виду у всех, в райотделе принято не было. У ППС-ников для этого были их раскрашенные машины, у следователей – кабинеты, у девушек из ПДН и паспортного стола – женский туалет на втором, а у прочих, кому по каким-то причинам нечем было заняться, местом трепа оставалась дежурка – до тех пор, пока в очередной раз осатаневший дежурный с матерками не выгонял всех из этого стеклянного аквариума.
Караулов еще долго бы рассматривал фото. На самом деле в голове еще плыло лицо этой девушки в мужских носках… Караулов вообще любил смаковать лица. Когда-то практика запоминания десятков, сотен совершенно незнакомых лиц входила в "Курс молодого опера» и он часами просиживал в залах ожидания вокзала, делая вид, что дремлет, на самом деле запоминая лица, помечая в своей записной книжке их порядковые номера и потом дома заставляя себя до мельчайших деталей, до последней родинки и или морщины, воспроизвести запомненное. Потом это занятие неожиданно понравилось. Лица теперь не просто запоминались, они впечатывались в память Караулова, как точнющая цифровая фотография. Вот и это лицо… Чем характерно? Острое. Подбородочек у ней был остренький и слегка раздвоенный, крохотная такая ямочка – при этом выпуклый, что говорило о чем? Упрямая девочка. Упрямая и гордая. А где гордая, там обидчивость и самолюбие. Та-ак, хорошо… Губы большеваты, и с точки зрения ценителя гламура, обыкновенные губы, не тронуты косметикой, нижняя слегка обкусана, да; и под нижней губой, к юго-востоку сантиметра в полутора – крохотная родинка. А вот это уже важно: частица черта в нас заключена подчас – откуда цитата? Но эта частица в ней есть. Золотистый пушок над губой верхней чуть более густоват, чем следует – такие женщины хорошо целуются, всем ртом, бросаясь в поцелуй, как в омут, это Караулов знал, машинально отфиксировал и перешел к носику. Ох, и прямой носик! Острый и прямой, правильный треугольник – из-за чего, небось, не одну ночь в старших классах рыдала! – но с прямоугольным окончанием. Значит, рассудительная и упорная. Он еще раз вспомнил глаза. Зелено-голубые, переливающиеся, очень светлые – два горных озерца, отделенные хребтом-перемычкой, в глубоких впадинах. У нее большие надбровные дуги – сколько знал Караулов людей с такими дугами, всех отличала животная сила, неукротимая, а ярости в таких людях было-то дай Бог! Ладно, учтем. Ну, тут уж совсем немного: на худую щеку падают три прямых волосинки, волосы неряшливы, и ушко. Маленькая, маленькая сочка – внимание к мелочам, тщательность и сама ушная раковина тоже вытянутой, островерхой формы. Маленькая обезьянка. Хм, любопытный экземпляр!
- Караулыч! – заорали буквально над ухом – Хрен ли ты замерз, скоко ждать тебя?!
Он обернулся. Из «УАЗика», именуемого в народе «буханкой», на котором возили ночами обычного полусонного дежурного следователя, высовывался Михалыч – смуглый до негроидной черноты зампотех, махал руками. Лицо его, казавшееся вечно умытым машинным маслом, сейчас гримасничало в напускной ярости.
- Бегу! – дурашливо заорал Караулов, бросившись к машине.

…спустя четверть часа большое желтое сооружение с надписью «ИВАНОВЕЦ» на стреле поднимало его на свой пятый этаж. Снизу за вознесением наблюдали мальчишки и пенсионер с собакой: та спокойно гадила, а он раскрыл рот и таращился. Шофер автобазы, с которой и взяли автоподъемник, сосредоточенно орудовал рычагами смотря на Караулова. Тут, на высоте, дул ветерок, холодный ребристый металл монтажной «корзины» приятно щекотал Карауловские босые ступни – он улыбался. Вот корзина закачалась в полуметре от его балкона.
- Ха-ро-ош!
…и он одним прыжком перемахнул на свой балкон. Тут все было гораздо проще: Карауловский балкон никогда не запирался, ни зимой, ни летом.

А еще спустя десять минут Караулов, изрядно посвежевший, появился на родной площадке, открыл треклятую дверь изнутри. Тут, как и в квартире, еще слегка пованивало кислятиной; на Караулове уже были стиранные, но неглаженные камуфляжные брюки, черная майка с надписью Fucking job и кожаная жилетка-«разгрузка». Ноги же он на сей раз спрятал в черные ремешковые сандалии – из их переплетения торчали только мощные пальцы Карауловских ног, которыми можно было выдирать из досок гвозди.
В квартире Зойки заканчивалась работа. Караулов приметил худого, с рано облысевшей головой, мужика в сером костюме – по виду следователь; криминалиста, непривычно молодого и подтянутого – явно аспирант с юрфака и опера Валерку Шеболдаева. Следователь с криминалистом занимались нудным делом: составляли акт осмотра трупа, а Валерка явно маялся от безделья. Поэтому Караулову он обрадовался, как родному.
- Ого! Будь здрав, Игореха! А я думал…
- И ты здрав – буркнул Караулов, вдоволь нахлебавшийся спасительной воды и поэтому подобревший – Ты думал, погиб при исполнении? Не-е, не выйдет… че возитесь так долго-то?
- Да труповозка в луже застряла на Советском… Ну, там, под путепроводом, как всегда. Слышь, ты…
- Соседей опросил? – перебил его Караулов бесцеремонно, суя в зубы одну из двух стрельнутых у Михалыча сигарет.
- Какой там! Соседей… Вон в той, дальней квартире только девочка маленькая, не открывает.
- Правильно. Никаноровы на даче.
- …а тут вот у тебя студенты какие-то, да? Никого.
- Тоже верно – резюмировал Караулов – Трахаться пошли на канал. Они любят это дело на природе. Погоди… а понятых-то нашли?
- Нашли, нашли! – замахал руками опер – Дед с бабкой вон, внизу сидели. Да они уже подписали все, ушли. Ты чо, с бабкой плохо чуть не стало.
Караулов не стал говорить Шеболдаеву, что соседи по подъезду с первого этажа насквозь глухие. Он знал, как трудно в наше время обеспечить хороших понятых. Кивнул вниз:
- А внизу, под ней, тоже примерно такая же алкашня живет. Только поприличнее. Ничего они явно не слышали…
- Вот! Остаешься ты! Пойдем, опознаешь.
Большой, толсторукий и толстоногий, Валерка занимал собой всю площадку и своим выпуклым животом подталкивал Караулова к двери Зойкиных апартаментов.
- Кого? Жмура, что ли?
- Ну. Ты ж знаешь, кто к соседке ходит!
- Ща-аз! Я что, всех Зойкиных кобелей знаю?! Пару раз кого с лестницы спускал, и только…
- Ну, вот, вдруг это тот и есть! – оптимистично утешил опер – Давай, давай проходи, располагайся...
Так и не прикурив, Караулов с гримасой на лице вступил в зойкину хату, напоминавшую обжитой бомжатник. Ободранные и исписанные похабщиной обои свисали со стен, везде – кучи тряпья, бутылок, консервных банок – в углу Караулов заметил даже покрывшиеся мхом плесени недоеденную порцию пельменей в пластиковой посуде. Под сандалиями отчаянно хрустело стекло. Вокруг голой лампочки на шнуре озабоченно кружились мухи. Лысый следователь разогнулся от тахты, на которой лежало нечто на первый взгляд бесформенное, сурово глянул на Шеболдаева.
- Это опер наш, Алексей Семеныч – не моргнув глазом, соврал тот и прибавил нелогично – Сосед, вот…
Следователь что-то пробурчал, отошел от тахты. С криминалистом они занялись описью ценных вещей из карманов покойного, сложенных на с трудом очищенной от мусора тумбочке – мятые мелкие купюры, мелочь, часы и еще что-то. А Шеболдаев подвел Караулова к мертвому телу. Вокруг тахты высыхали лужи воды, да и сама она была как политая из шланга.
- Вот…
- Так и лежал, лицом вверх? – спросил Караулов меланхолично.
Покойник, очевидно, закончил свою земную жизнь в возрасте лет двадцати семи – двадцати девяти. Когда-то был красивым парнем, с хорошим, одухотворенным лицом – большие губы, «римский», только пару раз сломанный нос, большой лоб и длинные волосы – сейчас спутанные патлами. Остатки желто-бурого под закрытым левым глазом – след синяка; прочие отметины на этом лице свидетельствами о хорошем алкогольном стаже. Караулов окинул взглядом измазанные в липкой грязи тренирировочные штаны с городской барахолки, такую же олимпийку с порванной «молнией», старую кофту под ней… И один разбитый кроссовок. Судя по всему остальному, торчащему в мраморной жесткости давно остывшего тела, покойный благоразумно прекратил мыть конечности и не стричь ногти за две недели до смерти.
- Грязный, как свинья… - пробормотал Шеболдаев – Ну, че?
Караулов молчал. Он протянул руку, поискал за ухом у трупа и, словно фокусник, извлек отсыревший, смятый комочек. Развернул его. Автобусный билет.
- Игореха! – ныл опер – Ну, хоть раз-то его видел, а? Документов при нем никаких…
Между тем следователь с криминалистом закончили. Эксперт уже собрал свой чемоданчик, следователь подошел к тахте, зачем-то клешнистой худой рукой огладил свою лысую макушку, спросил неприятным голосом въедливого человечка:
- Ну, что, гражданин сосед? Не опознаете?
Караулов молчал, рассматривая застывшие черты лица покойника. Следователь истолковал его молчание по-своему, крякнул и повернулся, направляясь к выходу. На площадке слышался характерный звук: два человека с руганью вытаскивали из лифта металлические носилки. Караулов поднял глаза на Шеболдаева.
- Отчего же узнать? Ерофеев Вадим Павлович, восемьдесят второго года рождения, проживающий в Первомайском районе, по адресу улица Ленина, четырнадцать, квартира пять, ранее не судимый… Два дня назад ушел из дома и не вернулся.
Повисала звонкая тишина, а следователь споткнулся. И медленно повернувшись, посмотрел на Караулова. С изумлением и легким страхом…

2. Караулов и следователь.

- ..и все-таки не понимаю я вас, Игорь Иваныч. Странный какой-то послужной список: пять лет в милиции, от комвзвода ППС до замначальника МОБ, награды, звание «Заслуженного». Потом резко год патрульно-ростовой, потом год ПДН, потом – увольнение…. Охранная фирма, дворник, сторож. Как-то это все… не так, как надо.
- Справки навели? – усмехнулся Караулов.
Он отпил пива из пластикового стакана, вдетого один в другой – Караулов всегда пил именно так, тогда пластик меньше прогибался в ладони; вот и сейчас влил в себя почти полстакана крепкого темного эля, отдающего кислым и откинулся на жестковатую траву, не успевшую подняться за первую декаду июня – откинулся и стал смотреть в небо над Шлюзовым каналом, чистое – ни облачка, только белая трещина в правом верхнем углу экрана от турбин пролетевшего самолета, да нитки ЛЭП в левом верхнем…
- А что тут наводить? Зашел к вам в кадры на втором этаже – просто ответил следователь.
Они сидели в излюбленном карауловском месте: там, где к воде канала сбегают бетонные плиты с торчащими стальными петельками арматуры. Кое-где в проломы и прорехи их вылезла трава, земля заполнила местами просевшие плоскости – получался почти пляж, только без песка, да и наклоненный под углом в тридцать градусов, отчего стаканы приходилось прислонять к кирпичу, да пованивающий характерным запахом теплой и цветущей воды – течения в канале, как и полагается, почти не было.
Следователь прокуратуры Алексей Семенович Недельков нашел его под вечер, по телефону; Караулов не удивился – предчувствовал, жестко сказал, что разговаривать будет только под пиво и воблу, и отнюдь не в кабинете. Вот и получился этот теплый вечер июньский, и ожидание грозы в воздухе, и пиво из большого трехлитрового бидона, который суждено было одолеть Караулову – следователь не пил, сославшись на язву, только ощипывал от клубка недоеденных сушеных кальмаров да прихлебывал светленький грушевый напиток.
Караулов приподнялся. Кряхтя, налил себе пива.
- Значит, хотите, чтоб я разоружился перед партией, да?
- Вроде того.
- А что мне за это будет? Пирожок на полочке.
- Игорь Иваныч… Если я попросил вас о помощи, то…
- Ладно, замнем для ясности. Да ничего не было. После заслуженного… не того прижал, сына одного начальничка нашего, ну это обычная история, на групповом изнасиловании. Это все давно. А из ПДНа меня убрали за… - Караулов причмокнул губами – за насильственные или там развратные, не помню, действия в отношении несовершеннолетних.
Следователь на секунду перестал двигать тонкими губами, с интересом посмотрел на него.
- Статью не дали?
- Хотели. Да там ситуация по-другому обернулась. Просто вычистили с позором и все.
- Это, когда вы в школе инспектором работали?
- Да. Тогда ПДН-ам дали ставку опера. Типа спеца по молодежной преступности. Ну, я одни гимназиечку курировал, пафосную такую, у нас… Кого щучил, кого жучил. Хулиганка, мелкие кражи, сотовых грабеж среди бела дня и травка. Много людей на меня обиделись, скажем так. Эх! Алексей Семеныч, эль превосходный. Может, хлебнете?
- Не могу. Язва у меня.
- Ах, да… Ну, вот, решили они мне девку подсунуть, была там одна такая. Секс-бомба… первая красавица, ноги от ушей, а в тех ушах камешки за полтину штук. Поехали тогда с классов на какую-то базу, я с ними там в бильярд играл. Ее оставили со мной, ну и она говорит: дескать, хочу, чтоб вы меня, дорогой и любимый Игорь Иваныч, трахнули…
- Как?
- А так. Двадцать первым пальцем. Ну, я сразу понял, что это подстава.
- Почему?
Караулов отхлебнул пива и снова улегся. Зевнул.
- Потому. Белья эта маленькая сучка не надела – и в бильярд играла первый раз в жизни. Но так старательно выгибалась. Вот…
- А вы что?
- А я ей говорю: валяй. Прямо щас. Становись вон, в стойку номер два к столу. Она на меня смотрит: вы говорит, хоть штаны снимите сначала… мол, неудобно.
Следователь смотрел на лежащего Караулова с состраданием.
- Да уж…
- Я сообразил, что видимо, кто-то на мобилу все это снимает – компромат готовит. Иначе зачем бы все так картинно?
- И вы…
- Ага. Спускаю штаны, вынимаю ремень, она становится к столу, юбчонку свою задирает, попку оголила… И я ремнем ей по заднице. Вжарил, будь здоров. Как и полагается дщери неразумной.
Следователь еще жевал, но кальмары из пальцев выронил – ветерок понес их розовую лохматушку к воде, Караулов следил за ней взглядом.
- В-общем, на крик сбежались все, туда-сюда. А на следующий день это в школьный Интернет выложили. Как я ее ремнем жизни учу.
- Господи Боже… Такое не придумаешь!
- В науке есть много гитик! – наставительно заметил Караулов – В общем, скандал был грандиозный. Хотели мне развратные действия и пришить. Но, во-первых, потом она сама доказала, что развратных не было, и родители… поблагодарили.
- Поблагодарили?!
- Да. Она ж оторва была, на учете, с недоказанным грабежом. А тут, видимо, в мозги ей что-то зашло через задницу, она выпускной на пятерки, с отличием диплом и поступила.
- А сейчас она где?
- В Канаде – зевнул Караулов – В Университете Восточного Лафайета. Или Западного… Да хрен с ней, Алексей Семеныч. Давайте о нашем, о родном. Теперь ваша очередь.
Следователь покачал голой головой, крякнул тихо. Отпил из своей бутылочки, задумчиво посмотрел на темно-зеленую воду канала. Глаза у него были такие же, темно-зеленые, тускловатые.
- Ладно, договорились, Игорь Иванович. Значит, первое, что могу сообщить – это заключение судмедэксперта.
- Так быстро?! – хмыкнул Караулов.
- Ну, документ придет только завтра, но у меня есть хорошие знакомые… в судмедэкспертизе. Поэтому кое-что я знаю уже сейчас. Смерть гражданина Ерофеева Вэ-Пэ произошла предположительно между двенадцатью и тремя ночи, от заполнения легких водными массами…
- Захлебнулся, что ли, берлога?
- Именно так. Помните же, там вокруг воды было огромное количество? Вот второй раз из-за протечки воды соседка милицию и вызвала. Течь была не из ванной, а из комнаты.
- Кто-то его, видимо, напоить пытался – задумчиво проговорил Караулов – Не пей, козленочком станешь…
- Вероятно. То есть либо насильно ему в рот воду выливали, либо еще как-то… Захлебнулся, так как лежал на спине и был изрядно пьян. Алкоголя в крови много – перед этим он бутылку водки наверняка впил.
Караулов поднялся, сел. Пошевелил пальцами ног, прищурился на свои ременные сандалии, пугливо прижимавшиеся к кирпичу рядом.
- Но это еще не все. Обнаружены множественные повреждения внутренних органов. Компрессионный перелом позвоночника. Как будто его кувалдой били в живот или по пояснице – гематомы. Но характер гематом такой, что они скорее всего, произошли после наступления смерти. Остаточные.
- Прям, как Распутина – ухмыльнулся Караулов – Сначала поили, потом били, потом топили… Хотя немного наоборот, но не важно.
Недельков тщательно обтер губы, пожал плечами. Убрал в карман серого костюма синенький платочек; сидел он в этом костюме на Карауловской жилетке- «разгрузке», брошенной на бетон.
- С собой у него было семьдесят семь рублей сорок копеек. Ключей от дома нет, документов тоже. Маленькая отвертка со следами заточки. Колечко дешевое, золото арабское, белое. Сотовый телефон бэ-у, промокший и поэтому неработающий. Что еще? По-моему, все. А, чек оплаты на телефон.
- Вот это интересно – моментально отреагировал Караулов – Когда и где платил?
Следователь помолчал. С грустью посмотрел на свою бутылочку, в которой оставалось пара глотков.
- Я вас почему попросил, Игорь Иванович? – рассуждающее, как для самого себя, произнес он – Вы, хоть и подвергнуты… остракизму, так сказать, но, как говорят ваши коллеги, мастерство не пропьешь. Вас до сих пор считают одним из лучших оперов.
- Угу. Пьянь и рвань, как говорит товарищ Сеногной. Полковник наш.
Недельков пропустил странное прозвище начальника РОВД мимо ушей.
- …поэтому, когда вы обнаружили билет, то я призадумался.
- У него волосы были, как веник. Я решил посмотреть, чего этот веник намел…
- Да. Так вот, по показаниям Лидии Ерофеевой, он ушел из их квартиры в Бердске примерно в девять вечера, после ссоры с матерью. Схватил из их шкатулки сто рублей и выбежал. Но чек этот… чек выдал кассовый аппарат ночного киоска на улице Экваторной, на его телефон – платеж как раз сто рублей, в два тридцать три ночи. Аппарат в торце киоска, киоскерша, естественно, даже не видит, кто и что там платит.
- Почему же – тихо спросил Караулов – судмедэкспертиза дает от двенадцати до трех?
- Часы остановились в одиннадцать пятьдесят четыре. Да и еще какие-то резоны у медиков. Конечно, будучи пьяным, он мог часы разбить раньше, до смерти.
- Костяшки пальцев?!
Следователь прищурился, одобряя карауловскую смекалку и не удивляясь точному вопросу.
- Сбиты. Но царапины не свежие. В эту ночь он ни с кем не дрался.
- Так-так. В общем, психанул, схватил сотенную, убежал, в двенадцать разбил часы, где-то шлялся и валялся в грязи. В половине третьего заплатил за телефон, приперся к Зойке, лег на кровать и тут в него влили ведро воды – он помер… Антиресно получаецца.
- Как?
- ПолучаеЦЦа. Так молодежь нынче говорит в Интернете – отмахнулся Караулов – А Зойка?
- Гражданка Дерягина Зоя Викторовна нам ничего не расскажет, так как находится в областном наркодиспансере. Длительная алкогольная интоксикация привела к распаду мозговых тканей – грустно заметил следователь и неодобрительно покосился на караулоовское крепкое пиво – соседи в эту ночь ничего не слышали, за исключением заявившей соседки… Шум в квартире Зойки был примерно в два ночи. Ну, и конечно, сами понимаете, судя по образу жизни этой Дерягиной… там, через квартиру прошел пехотный батальон, если не больше. Об отпечатках пальцев и установлении связей даже говорить смешно.
Караулов допивал пиво. В перерыве между глотками обронил хмуро:
- Все равно пера пусть тусню алкашную шерстят.
- А вы?
- А я?! Я не при исполнении.
Следователь жалобно посмотрел на бывшего опера. Потом – на густо синеющее небо над кромкой леса, которым порос край правого берег у плотины.
- Ночью опять дождь будет – сообщил он – Знаете, чего я сейчас хочу? Чашку крепкого хорошего кофе…
- Идет. Только в квартиру заглянем. Ключ у вас?
- Да.
- Отлично. Рояль, как и положено, в кустах. Пойдемте! – Караулов легко вскочил на ноги.
Обуваться он не стал. Но зато бережно собрал в пакет остатки упаковок кальмаров и шелуху от воблы, съеденной им персонально. Туда же бросил пустой пластик от «грушевой» следователя. Недельков наблюдал за этими процедурами с интересом.
- Обуваться не будете?
- Зачем? Я ж не на прием к губернатору острова Борнео иду…
- Вы, чувствуется, в душе эколог…
- Я просто не свинья, которая после себя оставляет грязь – отрезал Караулов – Ну чтож, пойдемте до кофе, до хаты. Кстати, курить у вас не найдется?
Он опять забыл купить сигарет.
- Извините, Игорь Иванович, не курою. Язва.
- А, черт… Ладно.

Они пошли. Улица Рахманинова огибала шоссе, крутым серпом поднимавшееся на шлюзовой мост и обрастала многоэтажками постепенно; сначала она тянулась вдоль частных хибар, выросших тут еще в пятидесятые, в пору застройки Городка. Здесь иногда у заборов сонно бродили куры, а дорогу пересекал телок. Караулов шел, с наслаждением гребя босыми ногами деревенскую пыль, имевшую сизый оттенок – от угля, традиционно выбрасываемого на улицу.
Следователь молчал, идя в метре от Караулова – чтобы не испачкать свои остроносые лакированные штиблеты. Так они дошли до первой девятиэтажки, около которой рос грибок киоска и Караулов тут же сунулся в его открытую амбразуру:
- Тёть Нин, привет! Как делы?
- Нормально. Чего хотел? – отозвался из киоска грубоватый голос.
Караулов посмотрел на Неделькова, хитро прищурился: мол, знай наших и громко, нарочито громко, нагло спросил:
- Тетнин, а паленка почем нынче?!
Киоск аж затрясся.
- Ты чо, Караул? Я таким не торгую!!! – донеслось оттуда.
Но Недельков не видел, ЧТО добрая душа на пальцах показала Караулову в окошко. Караулов кивнул и… вспомнил. Пошарил в кармане. Черт! Опять забыл.
- Алексей Семеныч, у вам десятки не будет?
Следователь усмехнулся, извлек купюру из своего кошелька, упрятанного в недра серого костюма – с преувеличенной осторожностью, будто это была новгородская берестяная грамота. Получив искомый крепкий «Петр» с орлом на черной пачке, Караулов повеселел, вскрыл пачку. Когда они уже отошли от киоска сообщил Неделькову:
- Бутылка разведенного спирта у нас тут стоит двадцать пять. Но на Первомайке может и двадцать. Провинция, мать ее яти!
Подумав, он добавил:
- Пузырь и пачка «Примы» без фильтра. Что еще человеку для счастья надо?

…На входе в подъезд сидели уже две особо вредные бабки с толстыми клюками в руках. Они Караулова увидели издали – дальнозоркими глазами и зашипели:
- Ведуть… Опять! Гляди…
- А чо не посадили-то? Что не содют-то ево?
- Гляди, опять бОсый…
- Тьфу, алхаголих…
Караулов слышал это ворчание, равномерное, как шум прибоя, и не упустил случая покуражиться. Проходя мимо бабок, он вдруг качнулся в их сторону и оборонил низким басом:
- С тюряги отпустили на побывку!
Старухи пискляво охнули, захватали свои клюки морщинистыми руками, пятясь их угрожающе поднять – но Караулов и следователь уже зашли в подъезд. Бывший опер пожаловался:
- Вот же подъезд! Старичье и питиё… Из-за этого уже год на домофон собраться не можем.
Следователь усмехнулся. Заходя вместе с Карауловым в лифт, спросил:
- Игорь Иванович, а зачем вы так… людей все время задираете?
- А придурок я – беспечно отозвался тот – Знаете, как жить легко?! С утра придурок и весь день свободен.
- У кого-нибудь так и инфаркт может случиться.
- На все Божья воля. Скорее, инфаркт у меня будет, от скорбей великих, за мира несовершенство…
Недельков покачал головой, не в силах противопоставить ничего Карауловской тираде.
Перед дверью Зойкиной квартиры остановились. Караулов с грохотом уронил на цементный пол площадки свои сандалии.
- А вот тут обуюсь… уж извиняйте.
- Да, ничего – растерянно ответил Недельков, открывая дверь с бумажной нашлепкой опечатывания.

В этой запущенной квартире ничего не изменилось – только с визгом снова закружились мухи вокруг лампочки, да по стенам черными трассерами побежали тараканы; Караулов поежился. Затхлые запахи загустели так, что он торопливо закурил, окутывая себя спасительным дымом. Не обращая внимания на следователя, явно не знавшего, что ему делать, Караулов прошествовал к тахте, склонился над ней. Розово-голубой вытертый репс обивки высох, явив миру чудесные грязные разводы в стиле Энди Уорхолла. Караулов с минуту исследовал их, даже колупнул пальцем, потом мимо Неделькова протопал в ванную, зажег там свет и тоже осмотрел.
После всего этого он беспечно швырнул недокуренную сигарету в раковину и жестом пригласил следователя к выходу. Запирая дверь – кое-как болтался в ней приживленный замок и клея очередную бумажку, Недельков спросил:
- Может, поделитесь своими дедуктивными размышлениями, Игорь Иваныч?
- Когда-нибудь – туманно ответил Караулов – Потом. В шесть вечера после войны. Вы какой предпочитаете «Робусту» или «Арабику»?
- Да все равно…
Они вошли темную Карауловскую прихожую и следователь сразу же налетел на маральи рога, подаренные Караулову лет сто назад и скорбно ждущие своей очереди. На благоустройство. Недельков чертыхнулся, но ничего не сказал. Караулов бросил в угол сандалии, следователь стащил с ног свои остроносые, заозирался, но Караулов подсказал:
- Тапочек нет. Живу анахоретом.
- Гм. Вы всем так говорите?
- Ага. Обычно переспрашивают: «а нах… чего?».
- Ну-ну.
Войдя в саму комнату, следователь остановился посредине, явно не зная, куда присесть – на продавленный зеленый диван, в раздолбанное кресло или на иссохший венский стул у девственно чистого письменного стола с полочкой. Караулов проворно сбросил с помутневшего стеклянного журнального столика диски, старые журналы, парочку своих носков – в угол дивана, забросал парой свитеров с кресла, заметил:
- У меня тут, конечно, не Эдем, но хоть недоеденных пельменей по углам не валяется… Располагайтесь.
Через пару минут на столике появилась вытащенная Карауловым из кухни электроплитка, турка, пакет с молотым кофе, две чашки с ветвистыми трещинами и сахарница. Потом он подошел к полке над стереосистемой и видеомагнитофоном на табуретке, отодвинул в сторону несколько книг и извлек две медных рюмки, а также «четушку». Увидев водку, следователь встрепенулся:
- Только себе! У меня… язва.
- Эдак вы, следственные, нелогичны… - отозвался Караулов – Вы же противоречите сами себе. Если у вас язва, то как раз чистый спирт, коим является продукция питерского ЛВЗ, прошу отметить, купленная в фирменном отделе! …так вот, она как способствует рубцеванию. Ее даже рекомендуют. В лечебных целях. А лимона я вам не дам, даже не надейтесь.
Недельков с тоской посмотрел на рюмки.
- Ну… черт! Если самую капельку.
- Самую-пресамую.
Оставив гостя, Караулов ушел на кухню, где за дверью, закрытой стеклом с искусственной изморозью, долго хлопал дверцей холодильника и звякал приборами. Следователь тем временем, не скрывая любопытства, встал - постоял у полки с книгами – явно пробегая взглядами корешки. Когда Караулов вернулся, неся лимон, нарезанный и посыпанный сахаром, Недельков уже сидел в кресле; улыбнулся:
- Сорокин, Бегбедер, Уэльбек, Минаев… Странный подбор.
- Ничего странного – бывший опер пожал плечами – Первый про говно, оба вторые – сами говно, Минаев – о таком же говне, но с юмором, тоже ничего. Все в стиле нашего времени. Ну что, будем?
Он разлил водку по рюмочкам, требовательно подвинул одну Неделькову. Выпили. Караулов бросил в рот дольку лимона, задвигал челюстями – будто тот оказался без вкуса совсем, меланхолично сказал:
- …по сути дела, мы этим и занимаемся.
- Чем?
- Разгребанием говна. В отдельно взятом районе.
- Ну… это наша работа.
- То есть для вас просто так – рутина, работа?
- А для вас? – слегка удивился следователь.
Караулов откинулся на скрипнувшую спинку, вставил в зубы сигарету, прикурил. Кувыркая ее губами, он задумчиво проговорил:
- Для меня? Форма личной помощи в деле установки торжества Высшей Справедливости… Опер должен быть царем и Богом в своем районе.
- И что, получается?
- Царем – да, с божьим сложнее…
- А разве это не участковый должен быть… царем и богом?
- Ай, бросьте! – махнул рукой Караулов – Какие участковые?! Вывели мы эту породу, под корень. Они сидят, бумажки пишут. Какое уж тут… по району ходить. Да ведь еще районы у них – на одного по сто поднадзорных субъектов.
Недельков повертел в руках рюмочку. На медных боках – потемневшая чеканка.
- То есть все-таки… вы творите Высший Суд.
- Нет. Творю суд и расправу по Божьему разумению.
- Это как?!
- А так. Насколько Бог вразумляет, настолько хватаю за шкирняк и тащу на суд земной. К ответу. А то ведь самого последнего многим мерзавцам шибко долго ждать… У него там – Караулов глумливо ткнул пальцем вверх – дел тоже много, тоже зашивается. Вот и надо таким, как я, не чистюлям, выполнять эту работенку. Брать за шкирняк и тащить. Прав я или нет – Бог и рассудит. Но кто-то должен тут, ему, помогать… без всяких моральных терзаний. Просто, жестко и безжалостно. Ну что, еще по одной?
Недельков ежился, поводил плечами, но Караулов его рюмку наполнил. Пришлось пить. Утерев рот тем самым тонким платочком, следователь сказал:
- Интересная философия. Прямо скажем, не для рядового российского опера…
- А вы что, личное дело не до конца изучили?! – спросил Караулов, в упор глядя на собеседника.
- Честно говоря, нет. А надо?
- Как хотите. Четыре курса истфака, с последнего ушел. Потом заочный юрфак и милиция.
- Ого! Так вы гуманитарий… вот откуда! А почему ушли.
- Достали – кратко ответил Караулов и потащил с тарелки второй ломтики лимона, самый толстый – Вот с тех пор и живу философствующим раздолбаем. Впрочем, как справедливо писали Ильф и Петров, «ближе к телу, как говорил Мопассан».
- К какому? – удивился Недельков, не осиливая виражи Карауловской мысли.
- К этому, который в квартире. Как квалифицируете? На данном этапе.
- Ну… трудно сказать. Убийство по неосторожности. Хотели напоить человека или… в чувство привести, и перегнули палку.
- Мда? – на лице Караулова заиграла дьявольская усмешка - Ну-ну. А теперь представьте, Алесей Семеныч, что такая вот пьянь колхозная, как этот Вадим Ерофеев, пошлявшись полночи и полежав под забором, пришел и бухнулся с ногами на тахту… где его и пытались то ли напоить, то ли облить. Что останется потом, когда тело уберут и грязь высохнет?
- Ну… пятно грязное.
Забыв о своей язве, Недельков ковырял вилочкой лимон, пытаясь поддеть его янтарно-золотистый краешек.
- Правильно. А у нас на тахте – некая окружность. Почти контур тела, как на Туринской плащанице… о чем это говорит? О том, что со спины покойный был все-таки более-менее чистый, и грязный только с переднего края… анфас, так сказать. На него вылили ведра два или три воды, но в силу плотного прижатия тела к тахте грязный сток под сухое не проник, а осел по краям.
- То есть? – Недельков вскинул на Караулова недоумевающие и рассерженные зеленые глаза – То есть…
- То есть утопили его, как щенка. Макали головой куда-то, в водоем или в таз с водой из водоема, пока не захлебнулся. А потом тело… или до этого хорошенько отмутызгали и привезли мертвого на квартиру к Зойке. И вылили а него ведра три воды – для этого самого эффекта. Что, мол, тут вот он и… перепил, дескать. Налить еще?
- Да! – вдруг твердо ответил Недельков.
Выпили по третьей. Караулов закурил новую сигарету.
- Итак, мы имеем первое: убили Ерофеева не тут. Может там, где он на волосы этот билетик себе собрал… Второе: надо иметь дьявольски крепкие нервы, чтобы привести тело в шалман, где может быть куча народу и оставить. Третье: надо знать или узнать загодя каким-то образом, что в этом месте компании нет, хотя… Хотя это спорно.
- Не понял вас…
- Милый Алесей Семенович, в бытность мою студентом я трахал одну сокурсницу, стоя в кухне у холодильника, куря и при этом разговаривая по телефону с маменькой. А рядом на кухонном столе в карты играли остальные и никто даже ничего не заметил.
- Фу… ерунда какая! – поморщился Недельков.
Караулов эффектно выпустил дым.
- Да нет, хуже: быль. Бесшабашная юность. Четвертое: пропавшая сотня. Человек уровня Ерофеева так просто, в полночь, второй сотни не найдет. От первой у него осталась сдача. Да, кстати, пропавшая бутылка. Где выпил? По дороге? На месте, где его убили?! В-общем, надо искать. Так вот, думаю я, что эту несчастную сотню бросил на счет ерофеевского телефона убийца, любезно подсунув нам чек. Мол, живехонек он был в два с чем-то там! А телефон его уже молчал.
- Как это доказать?
- Косвенно – распечатки от провайдера. Звонил ли он, звонили ли ему. У телефонщиков все это имеется. Вы займитесь, это по вашей части.
Недельков молчал. Он сосредоточенно рассматривал рюмку.
- Вот какой поворот…
- Еще: принесли его явно не на загорбке – уже не обращая внимания на собеседника, вслух размышлял Караулов – Была машина. От места убийства его доставили на ней.
Недельков неожиданно вскинулся:
- А… а крики этой, Зои? Дерягиной?!
- Все просто, товарищ майор! – ухмыльнулся Караулов – мастурбировала она…
- Что?!
- Мас-тур-би-ро-ва-ла. В ванной.
- Но вы-то откуда…
- Дела соседские. Иногда в замочную скважину подглядываю… Ладно, проехали. Потом, естественно, отключилась. Там же или нет, я не знаю… но убийца был человеком, хорошо ее знавшим. Мало того, он знал, как открыть ее хату, имел ключ – или знал то, что дверь там не запирается, но еще и ее личные сексуальные привычки. И точно рассчитал, что этих десяти – пятнадцати минут ему хватит, чтобы внести тело, уложить на тахту. А дальше он мог не беспокоиться. Опять спросите, почему?
- Допустим… - с какой-то странной интонацией пробормотал следователь.
Он, водя пальцем по мокрому горлышку бутылки, сказал внезапно:
- Значит, не было у нее никакой компании? Никакого шалмана?!
- Скорее всего нет. Были бы – та же соседка снизу, в райотделе все телефоны оборвала. Да и я бы услышал. А я же ни черта не слышал… - уверенно сказал Караулов и осекся.
Между тем Недельков смотрел ему в глаза своими зрачками цвета спелых кофейных щерен. Эти зерна, кстати, сначала всегда темно-зеленые…
- Вы в квартире были?
Караулов помолчал. Тяжело, угрюмо промолчал. Потом со злостью хлопнул ладонью по столу – так, что бутылка чуть не упала.
- Блядь! А я ведь НЕ ПОМНЮ. Честно: не помню!
- Вот – со злорадным удовлетворением проговорил Недельков – Что и требовалось доказать…
Он попытался налить себе, но едва не опрокинул «четушку». Поправив ее, Караулов пробормотал:
- Та-ак! Короче, у меня в этом деле еще один, шкурный мотив появился: алиби свое доказать. Так я вас понял, гражданин следователь?
- Ты наливай давай, Игорь Иваныч…
- Хорошо. Вернемся к исходному. Даже предположив, что убийца знает про то, что за столом в Зойкиной квартире может сидеть энное количество упитых личностей, он уверен в том, что его визит останется незамеченным, и даже если замеченным, то незаполненным. Почему?!
- Н-не знаю. Запутал ты меня, Игорь… Иваныч.
Караулов плеснул ему на донышко рюмки и тот машинально выпил, забыв про язву.
- Помните, на Шатурской, тридцать год назад бытовое убийство было. «А» и «Б» сидели… за столом, не важно. «А» случайно назвал Бэ «Козлом», Ранее судимый и сидевший Бэ, естественно, в традициях рыцарского кодекса взял со стола нож и всадил его в левый глаз А. Тот откинулся на диван и помер мгновенно.
- А эта… да…
- Убийство обнаружили, когда соседи, недовольные шумом, вызвали милицию. ППС-ники входят, а там сидит компания, в карты режется и мужик с ними сидит. С ножом в башке. Никто даже не забеспокоился. Это ж Расея, брат!
- Уди-ви-тел-тль… тель-ный вы че… - вдруг по складам сказал Недельков и внезапно легко, как уснувший, повалился вбок из кресла.
Караулов аж поперхнулся. Подскочил, моментально вспомнив про Мусу, послушал пульс, придвинул ухо к пахнущему одеколоном следовательскому лицу. Тот спал. Ровно и глубоко. Как спят все люди со слабой переносимостью алкоголя. Вырубился.
- М-да – пробормотал бывший опер – Вот тебе и язва. Ну, спи, соколик!
Он легко перетащил тело Неделькова на тахту и даже прикрыл старым, с вылезшими нитками, пледом. Потом подошел к конку, за которым уже катилась по улицам густая ночная синь. Посмотрел на часы: одиннадцать. Караулов вернулся к столу, допил водку. Сто пятьдесят граммов были для него зарядкой; даже прибавили бодрости.
Пора было выходить на ночную охоту…

3. Караулов, Вяленый, Рамона и другие.

Караулов любил ночь. Точнее, не всю, а время с десяти до часу; в этот период человек расслаблялся – как ни парадоксально, но с нашими людьми бывало именно так. Кто-то выпивал на радостях, кто-то – от усталости дня; ночью развязывались языки и утончались душевные струены. Злодеи любили покуражиться и тоже теряли бдительность, а те, кому грех не давал спать, жаждали снять его с души. Все самые лучшие свои раскрытия Караулов делал именно в этот промежуток; а у него самого в это время обострялся нюх, утраивалась интуиция и разве только шерсть не ставала на загривке, как у матерого волка.
Тем более, сегодня ночь была особенной: ему предстояло вспомнить, что же все-таки он делал в аналогичное время сутки назад.
Проблема была только, как всегда, с деньгами. Караулов посчитал сдачу, оставшуюся от полтинника следователя – срок с небольшим. Пойдет. Сунул в карман старых кожаных штанов – «ночной» его формы. На ноги обул старые, разбитые кроссовки с тяжелым мыском, на майку с забористой английской надписью накинул черную кожаную куртяшку, очень тонкую и крепкую. Довершила дело бейсболка. В таком виде Караулов и вышел в набухшие пятнами фонарей сумерки.

…Киоск между домами
Ваше мнение:
  • Добавить своё мнение
  • Обсудить на форуме


    2008-12-05 04:38:46 Игорь Резун, автор рассказа
    Пожаловаться администрации на комментарий
        Приношу извинения всем читателям: я три раза пытался либо дополнить продолжением и окончанием этот фрагмент, либо завести новые разделы. Мне это не удалось. На редкость глючный и недружелюбный интерфейс! Остается только откланяться...


    Комментарий:
    Ваше имя/ник:
    E-mail:
    Введите число на картинке:
     





    Украинская Баннерная Сеть


  •  Оценка 
       

    Гениально, шедевр
    Просто шедевр
    Очень хорошо
    Хорошо
    Нормально
    Терпимо
    Так себе
    Плохо
    Хуже не бывает
    Оказывается, бывает

    Номинировать данное произведение в классику Либры



    Подпишись на нашу рассылку от Subscribe.Ru
    Литературное творчество студентов.
     Партнеры сайта 
       

    {v_xap_link1} {v_xap_link2}


     Наша кнопка 
       

    Libra - литературное творчество молодёжи
    получить код

     Статистика 
       



    Яндекс цитирования

     Рекомендуем 
       

    {v_xap_link3} {v_xap_link4}








    Libra - сайт литературного творчества молодёжи
    Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются законом.
    Ответственность за содержание произведений несут их авторы.
    При воспроизведении материалов этого сайта ссылка на http://www.libra.kiev.ua/ обязательна. ©2003-2007 LineCore     
    Администратор 
    Техническая поддержка