Жанр: Проза: Сказка Прочтений: 0 Посещений: 1662 Дата публикации: 22.1.2009
СТРАШНАЯ СКАЗКА
Поначалу он пытался убедить себя, что это вовсе не бегство, нет, это отход на заранее подготовленные позиции; потом, когда не стало Зайца, Лисы, Волка и остальных, он понял, что надо улепётывать, и чем скорее, тем лучше.
Он несся, не разбирая дороги, а сзади трещало, ухало и стонало. Что-то огромное ломилось через Лес, с одинаковой лёгкостью подминая под себя молоденькие деревца и вековечные сосны; и он уже не строил иллюзий, знал – оно идёт по его следу, как неотвратимый и страшный рок.
Он всегда держался особняком, считал себя выше всей этой лесной мелочи, поэтому никакой жалости к тем, другим, не испытывал, сейчас его больше интересовала собственная шкура. Да и по большому счёту, о ком жалеть-то!
Взять хотя бы Зайца. Подлец и педофил, пропивший всё, даже свою белую зимнюю шубку, оставивший свою Зайчиху с двумя зайчатами на руках! Прочий лесной люд сторонился его как чумного, он же, раззадоренный такими знаками внимания (ещё бы, в былые времена его вовсе не замечали) лез во всё, во что только можно влезть, считал себя настоящим Зверем и, коротая время между запоями, строил планы по захвату Леса, уверяя, что здесь, мол, не хватает «железной руки».
Или Лиса. Эта расфуфыренная особа вообще открыла в своей норе бордель. Водилась с сомнительными типами и не упускала случая сказать своё «фи», если на её пути попадался… ну, например, такой простой парень, как он. Сороки трещали о её любовных похождениях без умолку, с неё же – как с гуся вода: ходит по Лесу, задрав хвост, с выражением брезгливости и жеманства на смазливой мордашке.
Волк занимался рэкетом. Сначала по-малой, а потом, войдя во вкус, тряс уже беззащитных зверушек по чём зря. При встрече с ним только ёжики, имевшие «крышу» в виде острых иголок, могли чувствовать себя в относительной безопасности, остальные же боялись Волка как огня. Даже вечно окосевший Заяц, и тот старался держаться от него подальше, видя в нём, вероятно, досадную помеху в осуществлении своих наполеоновских планов.
Да, изменился Лес! А бывало, встретишь кого-то, заведёшь беседу душевную, или, если невмоготу, выплачешься на плече, и всегда тебя выслушают, по плечу похлопают, совет дельный дадут, в гости позовут. Не те нынче времена. Вот и монстр завёлся, всех зверей извёл, только один он, Медведь, и остался, да и ему не долго ещё лямку тянуть. Эх…
Перемахнув через корягу, он сел передохнуть, хоть и знал, что нельзя – близко ужу чудище, ох близко, деревья как спички ломает и его, Медведя, сладким голосом подзывает, иди, мол, сюда, Потапыч, ничего лихого тебе не сделаю. Медовый такой голосок, ласковый.
Старый он стал, не по силам ему такие пробежки, вот и сердце прыгает в груди, мечется, будто выход ищет. И одышка. И лапы подкашиваются. А тут ещё это чудище лесное.
Хотя почему лесное? Появилось-то оно на свет не в Лесу вовсе, а в Деревне. Росло там, крепло, силы набиралось, а потом, как набралось силушки-то, так ту Деревню и сожрало вместе со всеми её деревенскими жителями. Что тут поделаешь? Была Деревня – и нет, а кушать-то хочется. Вот и подалось в Лес голод свой непомерный утолять.
Первым, говорят, Зайца повстречало. Тот как раз где опохмелиться искал, а тут… в общем, не опохмелился в тот день Заяц – так, неопохмелённого, его чудище и сожрало. И пошло-поехало! За один день опустел Лес, а чудищу всё мало – рыщет, голодом мается. Жуть, одним словом.
Непонятное беспокойство овладело вдруг Медведем, не из-за чудища, нет, тут что-то другое, будто на муравейник сел… Так и есть, муравейник! Растревоженные медвежьим задом муравьи бегали туда-сюда, матерились и, похоже, грозили пожаловаться кому-то, кто уж точно ему задницу надерёт, чтобы не садился куда не попадя. Гм, козявки, а туда же! Ладно, всё равно дальше бежать пора. Пока, мужики, извините, если что не так!
Медведь грузно поднялся на четыре лапы, стряхнул надоедливую мелюзгу и затрусил дальше – старый, облезлый, со свалявшейся шерстью, но всё равно шкурой своею дорожащий. А как иначе – шкура-то она одна.
А чудище не отстаёт, наоборот, вроде как даже приближается. Видно запах близкой добычи прибавил ему сил. И где-то сзади Лес сотрясся вдруг могучим рёвом вечно голодного монстра, вовсе не похожим уже на недавние сладкие увещевания.
Медведь выбился из сил. Перед глазами стояло серое марево, из которого время от времени выплывал то куст, по покрытый мхом ствол дерева, то поросший травой овраг. Он напился из ручья, но и это не помогло. Не потягаешься с чудищем! Спортивное оно, до пищи калорийной охочее!
Пересекая лесную опушку, посреди которой стоял трухлявый пень, он почувствовал укол старого, давно забытого воспоминания – девочка Маша, какие-то пирожки. И ещё отчётливо где-то в его мозгу прозвучал настойчивый голос, как набат: «Не садись на пенёк, не ешь пирожок». Прямо наваждение какое-то! В чём тут, собственно, дело он точно не помнил, хоть эта безобразная девчонка Маша и преследовала его в ночных кошмарах чуть ли не каждую ночь (а во время зимней спячки от неё вообще спасу не было); поэтому он не придал своим неожиданно нагрянувшим воспоминаниям особого значения. Какие уж тут пирожки, ноги уносить надо!
Опушка осталась позади; он бежал и бежал, роняя на траву ошмётки летящей изо рта пены.
Сосновый бор. Здесь когда-то, ещё медвежонком, он вместе со своими маленькими братишками позировал некому не в меру настойчивому художнику. Было утро, солнце просвечивало сквозь кроны деревьев, на паутинках искрились капельки росы, пахло хвоей и свободой, хотелось радоваться жизни и любить. Всех-всех. Без оглядки. Как давно это было…
Он скатился в неглубокий овраг и решил, что больше не встанет, но, конечно, встал, сделал несколько шагов, пошатнулся, снова шагнул. Резкая боль пронзила заднюю лапу. В первую секунду он даже не понял, что произошло, тупо оглянулся, уставившись на странную зубастую железяку, прилипшую к ноге. Это ещё что? А, ну да, везёт так уж везёт – капкан. Впрочем, ему было уже всё равно.
Над краем оврага появился оскалившийся довольный монстр.
- Ага!- сказал он, даже не пытаясь скрыть своего триумфа.
- Привет,- сказал Медведь, переводя дыхание.- Привет, Колобок.
- Убежать хотел?- строго спросил Колобок.- Пра-атсивный! Сидел бы в своей берлоге тихо-смирно, так нет же – бежать. У меня что, других дел нет, за тобой по всему Лесу бегать?
- Извини, как-то не подумал.
- Хм, все вы так,- Колобок посмотрел на него с сомнением, затем добавил уже более дружелюбно:- Спортсмен что ли? Больно прытко бегаешь.
- Спортсмен,- соврал Медведь.- Бывший.
- Ветеран?
- Что-то вроде того.
- Уважаю,- сказал Колобок.- Хотя, жаль, конечно. У спортсменов мясо жёсткое, жилистое, в зубах застряёт. Тем более – у ветеранов.
Слабая надежда зародилась в медвежьей голове.
- Слушай, а может ты меня есть не будешь, сам же говоришь – в зубах застряёт. А у меня в берлоге медовуха есть, малина, посидим, о жизни потолкуем. Ты как?
- Не, даже не проси. Нельзя мне рассиживаться – дел по горло, и так я с тобой задержался. А мне ещё в Город надо, там, говорят, еды – жри-нехочу. Так что извини, друг, в таких делах, сам понимаешь, кто не успел, тот опоздал.
Медвежья надежда издала слабый писк и издохла; от её остывающего трупика тянуло обречённостью. Он уже совсем было собрался умереть, но Колобка вдруг пробило на откровения. Видно не дурак он был поболтать, хоть и спешил изрядно.
- Вот ты говоришь «чудище», «монстр», а ты знаешь, кто из меня монстра-то сделал? Нет? Так я тебе скажу - Дед. Да, да, тот самый благообразный старикан, что меня вместе со своей Бабкой вылепил.
- Не может быть,- сказал Медведь, лёжа на спине и глядя в небо. Небо было синее-синее с обрывками пушистых как снег облаков. Он хотел ухватить это всё, запомнить, а до колобковой болтовни ему не было уже дела. Ну почти не было.
- Что значит «не может быть»?! Обижаешь, друг, если я говорю, значит так оно и было.- Колобок на секунду замолчал, затем издал странный звук похожий на всхлип.- Издевался он надо мной. Бил. И Бабка тоже. Натерпелся я от них. Дед, он ведь бывший военный, прапорщик, кажется, вот и решил муштрой заняться. Я из тебя, говорит, человека сделаю. Ну и делал. Как гаркнет в шесть часов утра: «Подъём, салага! На полосу препятствий шагом марш!». И обед по расписанию.- Колобок вздохнул.- В общем, не выдержал я, сломался. А кто, скажи, выдержал бы, когда обед по расписанию?
Медведь промолчал.
- Э, ты слушаешь вообще? Да? Вот и я говорю, никто не выдержал бы. Что угодно, но только не обед. Тут кто угодно озвереет.- Колобок скромно потупился.- В общем, съел я их. А ты как думал, я ведь тоже не железный! И не надо мне этих разглагольствований о человеколюбии и гуманности – в гробу я их видал. Дед меня до седьмого пота гонял. А неуставные взаимоотношения! Короче, что не говори, а прав я был, тысячу раз прав, что с пенсионерами этими разделался.
- А Лес-то тут причём?- подал голос Медведь.
Колобок посмотрел, как ему показалось, с жалостью: как можно не понимать элементарных вещей.
- Аппетит приходит во время еды, это все знают. Вот я и подался в Лес. Но теперь-то мне уже тут делать нечего – в Город пойду. Вот где раздолье!
- Порешат тебя там.
- Это вряд ли,- не согласился Колобок.- Город – тот же Лес. Те же Зайцы, Волки, Медведи, Сороки, короче, всё то же самое. Так почему ж меня там порешат, если тут не порешили? Кстати,- он посмотрел на клонящееся к горизонту солнце,- пора мне, заболтался.
- Понимаю.
- Ты уж извини.- Колобок любой ценой хотел загладить свою возможную вину.
- Ничего.
- Без обид?
- Без обид.
- Ну-с, тогда, как говориться, приступим.
…Колобок выплюнул капкан и обглоданные кости (мясо у Медведя оказалось вовсе ничего, терпимое), и повернулся в сторону Города. Неутолимый голод продолжал терзать его. Ничего, если как следует поспешить, к ночи он сможет его унять. В полной мере.
- Вперёд!- скомандовал сам себе Колобок и, распевая строевую песню, покатился в Город.