Libra - сайт литературного творчества молодёжи Libra - сайт литературного творчества молодёжи
сайт быстро дешево
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
Поиск:           
  Либра     Новинки     Поэзия     Проза     Авторы     Для авторов     Конкурс     Форум  
Libra - сайт литературного творчества молодёжи
 Яков Матвиенко - Memento Mori 
   
Жанр: Проза: Рассказ
Статистика произведенияВсе произведения данного автораВсе рецензии на произведения автораВерсия для печати

Прочтений: 0  Посещений: 1689
Дата публикации: 3.12.2009



Это невероятное приключение (хотя поначалу я считал его, скорее – злоключением) произошло со мной, когда я, не послушавшись совета родных и близких мне людей - отправился совершить утренний променад по узеньким улочкам нашего городка. Все их предостережения основывались на ужасной новости, полученной от представителей местной власти: чума охватила Париж, и, поглощая человеческие души с прожорливостью Левиафана, непрерывно распространялась всё дальше и дальше на юг Франции. И все как один твердили, будто нет от неё лекарства, способного исцелить, и каждый к кому она прикоснётся в ужасных муках и страданиях покинет этот мир.
Я счёл их опасения напрасными и настойчиво решил осуществить задуманную мною прогулку, противопоставляя их треволнениям , как мне казалось – вполне разумные доводы.
«Между Парижем и нашим городком» – говорил я – «достаточно большое расстояние, не думаю что всадник Апокалипсиса, если бы даже он скакал во весь опор так скоро смог бы достичь наших крепостных стен». К тому же власти, стоит полагать, приняли все необходимые меры, дабы предотвратить мор. ( Как правило, меры эти сводились к изданию указа, который ограждал город от остального мира – накрепко запирались главные ворота и караульным было строго настрого запрещено кого –либо впускать или выпускать). Но как я ошибался! Все необходимые меры действительно были приняты, но было слишком поздно. С непоколебимой верой в здоровье собственного тела, я простился со своим слугой, а также верным другом Антуаном, и, выказав ему кулинарные предпочтения к предстоящему завтраку - покинул дом. Стоял теплый сентябрьский день, и я направился по привычному для себя маршруту, минуя угрюмые, заспанные домики зажиточных крестьян. Обогнул рынок, шипящий, словно котёл с закипающим варевом, издающий точно такие же звуки, только на порядок громче; случись мне пройтись по его зловонным рядам, я непременно остался бы без кошелька. Далее мой путь пролегал мимо главной площади, на которой располагались, пожалуй, самые значимые объекты нашего города: городская Ратуша, церковь, возведённая в готическом стиле и леденящий души отпетым негодяям – эшафот с гильотиной. Вскоре площадь осталась позади, и я мерным шагом, флиртуя на ходу с симпатичной служанкой из гостиницы «Элизиум» приблизился к увеселительному заведению, которое славиться своей дешёвой выпивкой и пышными формами тамошних девиц. Как раз перед входом в это заведение меня и постиг злой рок (или это было чудесное провидение?), полностью изменивший мою дальнейшую судьбу. Там по левую сторону от двери, опершись на привязь для лошадей, стоял отвратительного вида человек, по убогости одежд которого я заключил, что он бродяга. Щёки его, ровно как и подбородок были обрамлены густой бородой, немытые волосы клоками торчавшие из под пастушьей шляпы напоминали солому. Взгляд его был потухшим – светоч надежды, который очевидно когда-то освещал ему его жизненный путь, был до основания разрушен свирепыми бурями тяжелой жизни обременённой частыми невзгодами, а морщинистое лицо его походило на лицо векового старика. Он стоял и трясся, то ли от озноба, то ли от того, (учитывая то место, возле которого он находился) что нуждался в хмеле. Только потом мне станет ясно происхождение этой дрожи – одного из симптомов этого страшного недуга, который будто бич Господний - хлещет Францию. Увидев что я прохожу мимо, он потупил взгляд, и протянув грязную ладонь вперёд, грубым голосом произнес: «Мсье, не поможете ли вы бывшему солдату славной Французской армии». Моё чувство сострадания одержало верх над отвращением, и я полез в кошелёк, чтобы снабдить беднягу так необходимой ему монетой. Пока я перебирал их в своей руке, думая какую же ему вручить, его стало трясти ещё больше, и из груди его вырвался болезненный стон. Я поторопился и с особой осторожностью( я победил отвращение, но не брезгливость ), кончиками двух пальцев, попытался вложить деньги ему в ладонь, стараясь не прикасаться её.
Когда монета уже была практически у него в руке, я счёл нужным бросить её, а не вложить, чтобы избежать прикосновения с его грязной плотью. Но случилось непоправимое…Он, выказывая мне свою признательность сжал дрожащие пальцы, заключив монету в кулак, таким образом, решительно заявив свои права на неё. Я в свою очередь, не ожидал от него такой прыти, и не успев убрать свои пальцы, почувствовал его пусть и не существенное, но всё же прикосновение. Моё тело непроизвольно вздрогнуло, отвращение к собственной плоти возбудило во мне желание незамедлительно вымыть руки. Я тот час же развернулся и быстрым шагом направился домой, батистовым платком растирая кожу в том месте, к которому прикоснулся нищий. Дорогой, мою голову занимали фатальные мысли о чуме, которые преследовали меня, несмотря на то, что я значительно ускорил шаг. Когда же я в значительной мере приблизился к своему дому, я не удержался и побежал, гонимый мыслью поскорее смыть прикосновение бродяги и вместе с тем тревогу и беспокойство, терзающие мою душу. Тростью, которую я взял с собой на прогулку, я постучал в дверь. Открыл Антуан. Не проронив ни слова, я мигом поднялся к себе в комнату, где и совершил значительно успокоивший меня – акт гигиены. «Наконец-то» - подумал я, -«тревожное клеймо смыто». Я почувствовал себя значительно лучше, но, тем не менее, перенесённые моральные потрясения не прошли для моего организма даром. Внезапно я ощутил легкую усталость, и мне захотелось спать. Немного кружилась голова и я, предупредив Антуана о том, что не спущусь к завтраку, переоделся к такому не привычному для себя утреннему сну. Но размышлять об этом тогда мне не пришлось, ибо как только моя голова соприкоснулась с подушкой, тело моё обрело приятный покой.
*************************************************************************
Проснулся я лишь тогда, когда за окном сгустились сумерки, и тот час же пришел в удивление, насколько долго я спал. Как только я стряхнул остатки сна со своих глаз, моему взору представилась тревожная картина: поодаль кровати, у самой входной двери, я разглядел три силуэта принадлежавшие моей матери, слуге Антуану и доктору Дюпону. Уже тогда моя интуиция подсказала мне о свершении пренеприятнейшего события. До меня доносился только невнятный шепот, издаваемый этой троицей, и изредка я улавливал печальные вздохи матери. Неизвестность пугала меня, поэтому я решил не медлить с объяснениями и попытался подняться с постели. Эти мои потуги привели в неописуемый ужас мсье Дюпона, который будто завидев призрак покойного родственника - попятился к двери. Матушка и Антуан остались стоять на месте. Я пренебрёг правилами приличия и не поприветствовал доктора, который на протяжении многих лет был нашим семейным эскулапом и безоговорочно считался другом нашей семьи. Я спросил, что произошло и чем обусловлен этот «консилиум» над «изголовьем моей кровати». На что моя родительница лишь горько всхлипнула, и жалостливо проговорив моё имя, попыталась броситься ко мне в объятия. Но крепкие руки Антуана не позволили ей сделать этого. «Нет сударыня, вы не должны » властно проговорил он. И она, распластавшись лицом у него на груди, громко зарыдала. «Вы больны мой бедный мальчик» - мсье Дюпон отошел от двери, подойдя к безутешно рыдающей матери и успокаивающему её Антуану.
«Болен?» - недоверчиво переспросил я. « Помилуйте, мсье Дюпон, но чем?». « Я чувствую себя прекрасно» - и я, проговорив эту фразу, тут же заметил, что все окна в моей спальне настежь открыты и осенний ветер треплет шелковые шторы. Он распылял мои волосы, заставляя лезть их мне прямо в глаза, но я не чувствовал его прохлады на своей коже, нет, я не чувствовал. И только тогда я понял, что моё тело горит, - пылает как Троя, безжалостно сожженная греками, и жар плавит моё сознание. Рассудок мой помутнел, и я почувствовал непреодолимую слабость, подкашивающую мои ноги.
Следующие слова произнесённые Дюпоном, окончательно сломили меня: « Вы больны чумой Алан… вы обречены мой мальчик». В глазах у меня помутнело, я перестал различать цвета, весь окружающий мир превратился для меня в сепию, и внутренний голос беспрестанно твердил : конец, конец, конец…Под аккомпанемент безутешных рыданий моей матери, я будто пьяный, шатаясь и спотыкаясь добрел до кровати, в которой я больше не видел оплот прекрасных грез и ночных видений, но видел смертный одр и сырую могилу. Я лег и взглянул на свои руки: на коже, будто плесень на сыре проступали темно зелёные пятна. Очевидно такие же были и у того бродяги просившего милостыню, которые я не смог разглядеть под слоем грязи на его коже. Меня больше ничего не интересовало, я закрыл глаза, предвкушая нестерпимые мучения и скорую кончину. «Ах, если бы я послушался этим утром совета близких!»- подумал я- «Но ничего уже не изменить: C’est. la vie!»
******************************************************************
Так и лежал я в полном забытье, наслаждаясь последними глотками воздуха, слушая прения моих визитеров: «Моя бедная матушка!». «Нет, ни за что на свете» - твердила она – «Ни за что на свете я не позволю поместить его в лепрозорию, он останется в особняке!»
«Но сударыня» - отвечал ей Дюпон – «Пока он находится здесь, обитатели этого дома в опасности, и я как давний друг вашей семьи, считаю своим долгом обезопасить вас. Заклинаю, прислушайтесь к голосу разума! Я само лично извлёк Алана из вашего лона, я помню его игривым юношей и питаю к нему чувства сродни отцовским, но, увы, сей страшный недуг не знает пощады и медицина в данном случае бессильна».
«Тогда я буду просить помощи у Господа!» - тоном, не терпящим возражений - произнесла моя мать. Бедная хрупкая женщина - она столько перенесла в этой жизни, но все ровно сохранила прежнюю стойкость нрава. «Я всю ночь простою на коленях моля небеса о лучшей судьбе для сына! И если Господь не внемлет моим молитвам, позвольте мне хотя бы быть рядом с моим мальчиком и своей материнской любовью хоть как –то облегчить его муки и горькой безутешной слезой смыть печать страдания с его юного лица…»
Дюпон, очевидно поняв, что ни коим образом не сможет переубедить мою мать – отступил: «Будь по сему сударыня, я останусь с вами в этот трудный час. Но никто не должен знать об этом. Ибо прознай о нашей тайне прочий люд, они тут же сожгут особняк и всех кто в нем находиться…» Сквозь завесу недуга, я слышал, как мать поблагодарила лекаря, и приказала Антуану распустить всю прислугу в доме, после чего сказала, что и он может быть свободен после того как исполнит поручение, и после того как даст клятву держать все в строжайшем секрете. Антуан согласился исполнить её просьбу лишь отчасти: он незамедлительно произнес клятву, сковывающую его молчанием, но отказался покинуть дом после того как распустит прислугу, объясняя это тем что: «кому-то нужно будет приготовить завтрак когда молодой господин поправиться». Растроганная преданностью слуги мать всхлипнула, после чего все трое погасив светильники покинули комнату, оставив меня “tet а tet “ с ужасной женщиной имя которой – чума.
******************************************************************
Я проспал до полу ночи, ровно до тех пор, пока спала моя болезнь. Она видимо решила что не достаточно насытилась моей плотью и принялась вкушать остатки. Моя кожа зудела, и покрылась отвратительными язвами. Жар уступил место ознобу, теперь я чувствовал и болезненно воспринимал каждое, пусть даже и незначительное дуновение ветра. Я хотел позвать Антуана, чтобы он закрыл окна и принес мне ещё одно одеяло, но болезнь своей тяжестью настолько сдавила мне горло, что вместо членораздельной речи из моей груди вырвался сухой кашель. Но и этого было достаточно. Преданный Антуан дежурил за дверью, и как только услышал шум, не мешкая - вошёл. Дрожащей рукой я указал ему на окна, и затем, собравшись с силами, попросил одеяло. Он со светильником в руке тут же ушел и спустя несколько минут вернулся в сопровождении доктора и моей матери. Осторожно, он накрыл меня одеялом, не прикоснувшись ровным счётом ни к одному моему члену. Вот бы мне его проворность в тот самый миг, когда я отряжал нищему монету! Тем временем, болезнь изучила каждую часть моего тела, и думается, я попросту стал ей не интересен, и посему она решила окончательно расправиться со мной. Я был безмерно благодарен Антуану за его проницательность: он видимо заметил, что недуг готовиться к новому штурму моего и так истощённого тела, и счел за необходимость оповестить доктора и мою матушку. Между тем, я с головой окунулся в омут страданий, наполнив просторную комнату своими стонами. Кости мои ломило, от перманентного озноба не спасало даже второе одеяло, язвы пульсировали жгучей болью, лицо мое залило холодной испариной, а губы, словно бесплодные, иссушённые земли – покрылись трещинами. Вдобавок ко всему из носа моего обильно текла кровь и как я заметил ранее, меня будто с ног до головы высекли крапивой, настолько зудела кожа. Одним словом я чувствовал себя настолько скверно, что единственно верным выходом для меня избавиться от мук насущных – была смерть.
Наблюдая за моими мучениями – Антуан и Дюпон стояли молча, мать шепотом произносила молитву, то и дело глотая вместе со слезами отдельные слова.
«Он не протянет даже до утра» - скорбным голосом сказал Дюпон. Мать, напрочь позабыв о молитве, залилась слезами. Не знаю, кого мне стоит благодарить - Господа или чуму, за то, что приступы боли всецело поглотили моё сознание, и я не смог видеть лица своей родительницы, после того как Дюпон произнес вышеприведённую фразу.
« Сделайте что ни будь!» - этот крик отчаяния моей матери был адресован старому доктору. Дюпон пришел в явное замешательство. «Помилуйте сударыня, но что я могу сделать!?»
«Избавьте его от страданий! Избавьте немедленно!»
Доктор тяжело вздохнул, выдержал некоторую паузу и велел Антуану принести из гостиной его саквояж. Антуан тот час же вышел и через пару минут возвратился с необходимым предметом. Через некоторое время я понял зачем Дюпон потребовал его Сквозь собственные стоны я услышал мягкий с хрипотой голос доктора: «Мальчик мой вы меня слышите?» Я открыл глаза и увидел как он склонился надо мной; в руке его я разглядел шприц. «Потерпите мой милый Алан, опий избавит вас от страданий…Сейчас, сейчас…» И я почувствовал как игла проникает сквозь кожу. Думаю, не прошло и 5 минут, как я ощутил облегчение. Очевидно, Дюпон ввел мне двойную дозу, за что я ему крайне благодарен. Моё тело все ещё было подвержено нападкам болезни, но меня перестало это беспокоить, ибо сознание мое вышло за рамки всего имманентного, чему я был неслыханно рад. Опий вступил в схватку с чумой, пускай и неравную…Но, пока они заняты друг другом – подумал я – у меня есть возможность отдохнуть в объятиях сна.
*******************************
Первое что пришло мне в голову, когда я открыл глаза – это то, что я мертв. Мой рассудок ликовал в тот момент: наконец – то я выбрался из лап страшного зверя терзавшего мою плоть нестерпимой болью. Я сбежал из цепких лап чумы и загробный мир отныне мое убежище. Я не испытывал более ничего кроме умиротворения – исчезла боль, прошли жар и озноб; я взглянул на руки – коже бела и невредима как будто чумы не было вовсе. Оглядевшись, я отметил про себя, что нахожусь в весьма странном месте, в весьма странном наряде. Я стоял на берегу реки - черные воды её были темнее помыслов самых закоренелых преступников, в спальном костюме, который был на мне в тот злосчастный день, абсолютно босой. Погода стояла безветренная, но, тем не менее, на поверхности реки зарождались и тут же умирали кроткие волны. Небо надо мной было точно в ноябре - свинцовые тучи, отягощённые осадками тянуло к земле и казалось, если вскарабкаться на верх какого – ни будь холма к ним можно прикоснуться рукой. Подобные холмы возвышались за моей спиной, образовывая своим не естественным расположением – полукруг, который будто стена ограждал ту часть местности, в пределах которой пребывал я. На вершинах некоторых из них, будто смотровые башни, стояли хмурые, лишённые всякой листвы – деревья. Помимо деревьев я заметил на поверхности холмов «колонии» чертополоха, произраставшие из земли, которая была покрыта травой темно – сиреневого цвета. Довольно странный сорт, виденный мною впервые. Я взглянул на линию горизонта - река была достаточно широкой, чтобы я смог увидеть другой берег, к тому же непонятно откуда, на её гладь лёг густой туман, преграждая мне обзор. Мой взгляд не смог проглядеть сквозь завесу и очень скоро мне наскучило наблюдать этот унылый вид. Я ещё раз оглянулся по сторонам, в поисках более привлекательных пейзажей, и, о чудо! На расстоянии приблизительно в 150 туазов я заметил женский силуэт, и не раздумывая поспешил к тому месту где он располагался. Мои босые ноги оставляли глубокие следы на черном как уголь песке, который в своей мягкости походил на бархат. Он нежно обволакивал мои щиколотки, каждый раз, когда я делал новый шаг. На протяжении всего пути, который я проделал, мои мысли были заняты исключительно этим местом, странные пейзажи которого не оставили меня равнодушным. «Пожалуй», - размышлял я « все дело в субстанции, которую ввел в мой организм старина Дюпон. Не раз мне приходилось слышать о странных, фантасмагорических видениях, которые вызывает опий, и это место наверняка является химерой, плодом моего воображения, ровно как и силуэт к которому я направляюсь. И как только действие этого чудеснейшего препарата закончиться, недуг, затаившийся за этими исполинскими холмами наброситься на меня с новой силой, и наверняка прикончит. Или же он появиться из тумана, сгустившегося над рекой?». Огромнейшим усилием воли я заключил все мысли подобного рода в темницу своего подсознания, и твердо решил наслаждаться отдыхом, предоставленным мне стариной Дюпоном и его чудо средством.
Борясь со скорбными мыслями, я не заметил, как в миг очутился возле девушки, которую заприметил ещё издали, и которую считал ни чем иным как плодом своего воображения, взращенного опием. Она сидела на песке, спиной ко мне, и я не мог не отметить стройность её осанки. Пышность её убранства приводило в некоторое замешательство – роскошное кружевное платье из шелка, подол которого был расшит поблескивающим черным бисером – мог быть нарядом невесты или светской дамы приглашенной на бал в королевский дворец… Коль не один весьма странный ( как мне показалось тогда) факт, - платье было черным как оперение ворона, и представлялось мне как наряд облачающий скорбящую душу. Её и без того стройную талию, стягивал корсет такой же черный как платье и прозрачная шаль, накинутая на хрупкие плечи. Кожа ее была мертвенно бледной, как будто она всю свою жизнь провела в подземелье, куда не смог проникнуть ни один солнечный луч. Тем не менее, её гладкость и бархатность, не оставили меня равнодушным – помниться я еле подавил в себе желание прикоснуться к ней.
Я не мог больше медлить и решил заговорить с девушкой. Собравшись с мыслями, я открыл было рот, но она на мгновение опередила меня:
«Я ждала вас Алан» - не оборачиваясь, проговорила она. О, что это был за дивный голос! Нежный и пленительный, он, как мне казалось, способен был привнести успокоение даже в самую тревожную душу и походил на голос матери, трепетно исполняющей колыбельную для своего любимого чада. Я влюбился в него, ровно, как и в его обладательницу – практически мгновенно. Произнесся эти слова, она поднялась с песка, и я увидел как сотни песчинок, которые я принял за бисер, скатились с её платья. В тот же час она обернулась ко мне лицом, и длинные локоны её чёрных волос встрепенулись будто крылья прекрасных бабочек и я впервые увидел лицо, которое не могу забыть по сей день.
Оно было безупречно. Идеал, который могли изобразить лишь маститые художники и скульпторы Италии, творившие в эпоху ренессанса. Я в жизни не встречал подобной красоты и по мере того как мои глаза наслаждались этим прекрасным видом, сердце моё буквально остановилось (впрочем, я не ощущал его биения в своей груди с тех самых пор как очутился в этом месте). Тут мне стало ужасно неловко: я готов был сквозь землю провалиться лишь бы не оказаться перед ней босым, в своём спальном костюме. И приложив максимум усилий, я таки избавился от оцепенения, в которое повергла меня её внеземная красота, и дабы не показаться невежественным - заговорил: «Прошу меня простить сударыня, что предстаю пред вами в столь не подходящем наряде».
На что она ответила кроткой улыбкой, а её алые соблазнительные уста будто расцвели, как расцветает бутон прекрасной розы в назначенный час. И она всё тем же нежным голосом отвечала: «Будьте покойны Алан, меня совершенно не смущает ваше одеяние».
« Но позвольте сударыня, что вы делаете в столь унылом месте и откуда вы знаете моё имя?» - подстрекаемый любопытством спросил я. Здесь наши взгляды пересеклись, и её черные, большие глаза окончательно и бесповоротно пленили моё сознание.
-Вы сами возжелали видеть меня.
-Я?
- Да, в час, когда чума безжалостно терзала ваше тело, вы жаждали моего прихода.
Я вспомнил, как снедаемый болью, в томительной агонии молил Господа о быстрой кончине и озаренный поразительной догадкой спросил:
-Неужели Вы сама смерть?
- Почему это так удивляет вас? – саркастическая ухмылка появилась на её прекрасном лице.
-Но, вы столь молоды, столь прекрасны…
- Слухи будто я отвратительная старуха с косой, облачённая в длинный балахон, бытующие в вашем обществе, весьма преувеличены.
- О, я вижу сударыня! Вы несравнимо прекрасны, и если бы каждый мужчина знал об этом, уверяю вас, они бы наплевательски относились к жизни и использовали бы любую представившуюся возможность чтобы встретиться с вами. В страстном пылу, одержимый любовью я продолжал – Вы, высвободив моё сердце из лап коварной чумы, тут же пленили его своим прекрасным станом. Я беспросветно влюблён в вас сударыня, влюблён, с того самого момента как увидел . Вы, и только вы привнесли покой в мою душу, избавили меня от мук и страданий; я ваш вечный раб сударыня и готов следовать за вами куда угодно!
- Право Алан, - в смятении отвечала она, - вы мне тоже симпатичны, и я хотела, чтобы вы сопровождали меня везде но…
- Неужели и в загробном мире существуют преграды для любви?!
- Вы слишком молоды Алан… зарождающаяся любовь в моей груди и искренняя симпатия к вам сдерживают меня от того чтобы окончательно и бесповоротно погрузить вашу новоявленную сущность в беспросветный мрак. И я не раздумывая, выпущу вас из своих объятий и дам вам ещё один шанс обрести счастье в том мире, где светит солнце.
- Но сударыня, - не сдавался я – любой мрак рядом с вами будет казаться мне чудеснейшим заревом…
- Нет, Алан – ступайте, и воз любите жизнь, заклинаю вас! Наступит час, и мы снова будем вместе.
- Сударыня, время, проведённое без вас, будет казаться мне – вечностью!
- И у нас будет целая вечность…А пока, прошу вас, ступайте мой милый Алан, не обрекайте меня на страдания. Вам многое ещё предстоит пережить, и возможно, вы позабудете меня как дурной сон, пока я, однажды в подобном сне вновь не приду к вам.
После этих её слов между нами воцарилось молчание – томное, гнетущее. Я стоял, потупив взор, размышляя над её словами, пока, наконец не решил: - Быть посему, я уйду, но на прощание я смею просить у вас всего лишь один поцелуй. И я, преодолев то незначительное расстояние, которое было между нами, обнял её за плечи. От неё исходил весьма специфический запах, который мгновенно стал моим любимым. Я не знаю наверняка, чем был наполнен коктейль её аромата, но знаю точно, что на фоне освежающего запаха сырой земли я почуял эфир, происходящий из лепестков свежих роз.
Она отвернула своё прекрасное, бледное лицо, чем привела меня в уныние.
- Нет Алан! Я не могу вам этого позволить! Мои губы смочены омелой, и если вы поцелуете меня, то навсегда превратитесь в тень.
- Я готов, я стану вашей собственной тенью! И я ещё раз попытался прильнуть к её устам. Но, как и в первый раз, меня постигла неудача. Она была непоколебима. Только нежным касанием своей руки, смогла она усмирить разочарование постигшее меня. От прикосновения её нежных пальцев к моей шее, я почувствовал холод, который, тем не менее, разжег огонь, в моём казалось угасшем навеки – сердце. Я ощутил его биение снова! И она, прильнув своими устами к моему уху, нежно прошептала: «Memento mori Алан, помните обо мне мой дорогой, помните о смерти…»

Когда я очнулся, в комнате не было никого, только солнечные лучи робко проскакивали сквозь занавешенные окна. Я чувствовал себя великолепно и с былой прытью поднялся с постели, легко скинув с груди два довольно весомых одеяла. «Какой страшный сон мне приснился» - подумал я – « будто чума отправила меня в могилу…» Да, все муки, перенесённые мною прошлой ночью, казались мне всего лишь дурным сном, ибо теперь я чувствовал себя великолепно – ужасный недуг ушел безвозвратно не оставив и следа. И только одно обстоятельство омрачало мои мысли. Та загадочная девушка, прекрасный образ которой до сих пор будоражил моё сознание и заставлял моё сердце учащенно биться каждый раз, когда я вспоминал о ней. Воздух, который я вдыхал, был словно наполнен её ароматом и в ушах моих до сих пор звенел её нежный, умиротворяющий голос. «Неужели она всего лишь сон?» - поникший от этой мысли я медленно побрёл к входной двери и совершенно случайно бросил взгляд на зеркало стоявшее на трюмо. То что я в нем увидел, заставило меня содрогнуться. Я мгновенно прильнул к его поверхности, рассматривая свою шею. А точнее, чёткие отпечатки пяти пальцев, расположившиеся немного дальше адамового яблока и мне вспомнился тот миг, когда она прикоснулась ко мне. « Неужели это в действительности приключилось со мной?» Я покинул комнату пребывая в довольно странном настроении: с одной стороны – я действительно познакомился с прекрасной девушкой пленившей моё сердце, с другой – не успел я признаться ей в своих чувствах как мы тут же расстались. Хлопок входной двери разбудил Антуана, который всю ночь провел сидя на стуле при входе в комнату. Увидев меня, он сильно удивился, и удивление это казалось, заставит его глаза выпрыгнуть из глазниц. Невнятно прошептав какую – то фразу, он стремглав ринулся прочь и возвратился в компании доктора Дюпона и моей матери, чьи лица выражали крайнее возбуждение. Я был не менее удивлён, когда Дюпон попросил меня снять ночную рубашку и тут же воспротивился, но проникновенные мольбы моей матери заставили меня исполнить его эксцентричную просьбу. «Поразительно!» - воскликнул он, завидев мой оголённый торс, - « От болезни не осталось и следа! Вы полностью здоровы мой мальчик!» И не успел он выговорить эти слова, как мать тут же бросилась ко мне в объятия, пылко расцеловывая каждый дюйм моего лица. Она благодарила Господа за моё чудесное исцеление, Дюпона и Антуана за то, что не покинули меня в столь тяжкий час. Наблюдательный доктор тоже подошёл ко мне и обратил внимание моей родительницы на отпечаток пяти пальцев на моей шее, пяти нежнейших пальцев : « Смотрите сударыня, этот отпечаток оставила сама смерть, душившая его горло руками чумы! Но Господь, благодаря молитвам, произнесёнными вами, вырвал Алана из её омерзительных рук!» Я томно вздохнув, ответил ему грустной улыбкой – «ах, если бы он знал»…Ещё, некоторое время подобным образом мы простояли в коридоре, а потом все вместе, после того как я переоделся, спустились в гостиную. В то время как мать и Дюпон посвящали меня в нелицеприятные подробности прошлой ночи, Антуан хлопотал на кухне, приготавливая завтрак. Их животрепещущая история, рассказанная в мельчайших подробностях, окончательно развеяла мои сомнения относительно подлинности событий произошедших вчера . Но слушал я без должного внимания, ибо все мои мысли были заняты прекрасной девой, благодетель которой предоставила мне возможность вновь наблюдать радостное лицо своей бедной матушки. Мысли касательно её стройного стана и о невозможности заключить его в свои пылкие объятия повергали меня в уныние, и моё лицо становилось хмурым подобно осеннему небу. Как не старался, я не смог утаить печаль от своих собеседников и они обоюдно отметили плохое расположение моего духа. Но тут же оправдали меня, высказав весьма резонное предположение о том, что не каждый осмелиться веселиться и плясать сразу же на следующий день, после того как одной ногой побывал в могиле. Я смерил их добродушной улыбкой, которая как мне кажется, несколько развеяла их тревогу. К тому времени Антуан уже накрыл на стол, и мы отправились в столовую завтракать. У меня абсолютно не было аппетита (думается мне, причина вам известна); я клал пищу в рот совершенно нехотя и заставлял себя глотать её, только чтобы не огорчать Антуана, который впервые был приглашён позавтракать с нами за одним столом. Он и Дюпон трапезничали с особым упоением, а матушка моя, ровно как и я притрагивалась к еде весьма неохотно. То и дело она бросала свой взгляд, полон радости и облегчения в мою сторону.
****************************************************
Покончив с завтраком, я выказал желание совершить прогулку, чем вызвал беспокойство у своей родительницы, но на сердце у неё значительно отлегло, когда Дюпон вызвался сопровождать меня. Я же отправил её спать - бедняжка так ни разу и не сомкнула глаз, всю ночь простояв на коленях подле алтаря. То же самое я предписал и Антуану, когда он затворял за нами парадную дверь фамильного особняка. На этот раз прогулка прошла без эксцессов; Дюпон сопровождал меня в оба конца, и отправился к себе только тогда, когда убедился, что я благополучно пересёк порог своего дома.
*****************************************************************************
Очень скоро я зажил своей прежней жизнью, и, занимаясь обычными делами, напрочь позабыл о пережитой болезни, которая каким – то чудеснейшим образом не распространилась в городе. На протяжении многих дней, на его улицах и в подворотнях вы могли слышать историю, как отважный Мерсье ( хозяин питейного заведения, возле которого я встретил злополучного бродягу), заприметив у одного нищего признаки ужасной болезни, тут же облил его керосином и поджог, не оставив мору ни единого шанса.
Казалось, нет более повода для беспокойства, но, тем не менее, на душе у меня было скверно. День сменял ночь и наоборот, недели шли одна за другой, а я всё не мог позабыть свою прелестную благодетельницу. Каждый раз, выходя на прогулку, я с особой тщательностью всматривался в лицо каждой проходившей мимо меня девушки, стараясь разыскать в нём хоть незначительное сходство с внеземным обликом своей возлюбленной. И каждый раз меня постигало глубочайшее разочарование, ибо кожа их была вульгарно румяной, волосы недостаточно темны, а черты лица мало изысканы. Я попросту перестал вглядываться в их, ничего не выражающие для меня мины, лелея в сознании образ своей избранницы. Отныне, я стал посещать каждую похоронную процессию, проходившую в стенах нашего города – ведь только на кладбище, в момент захоронения очередного мертвеца, я мог вдоволь насладиться до боли знакомым моему обонянию божественным запахом - сырой земли и свежих цветов. Неоднократно я прибегал к услугам опия, уповая на его чудеснейшую особенность воссоздавать прекрасные образы. Каждый раз я ликовал, упиваясь теми необыкновенными картинами возникающими, в моем воображении, благодаря его воздействию. Но уже утром меня опять постигала апатия, ибо мои чудные сны не посещала она. Я перестал чувствовать вкус еды, вода более не могла утолить моей жажды и я, потеряв всякий интерес к жизни днями напролёт, в глубочайшем унынии просиживал в своей комнате, то и дело, поглаживая то место на своей шее, к которому прикоснулась моя возлюбленная. Вскоре, я был напрочь лишён и ночного сна, единственного своего союзника в борьбе с все подчиняющей силой любви. Ночи напролёт я лежал в постели не смыкая глаз, вслушиваясь в звуки тишины, которая как мне казалось – была наполнена её умиротворяющим, нежным сопрано. Всякое общение с людьми сделалось для меня невыносимым: их голоса отвлекают мои мысли, разлучая с любимой, поэтому комнату свою я покидаю весьма не охотно и крайне редко. Много раз я проклинал чуму, которая, вместо того чтобы привнести вечный покой в мою душу, ретировалась, и обрекла меня на новые страдания.
Бедная моя матушка, она буквально извела себя мыслями о моём столь странном поведении, и это также не может не беспокоить меня. Тем не менее, без особых укоров совести, я готов принять все звучащие в мой адрес обвинения касательно своего эгоизма , и заверить вас, что они ни коим образом не смогут изменить твердо принятого мною решения. И как только в моём повествовании будет поставлена последняя точка, я с особым наслаждением осушу бокал отравленного вина, вновь назначив свидание своей возлюбленной. И на этот раз, я украду у неё поцелуй, дабы впредь никогда с нею не расставаться.

Ваше мнение:
  • Добавить своё мнение
  • Обсудить на форуме



    Комментарий:
    Ваше имя/ник:
    E-mail:
    Введите число на картинке:
     





    Украинская Баннерная Сеть


  •  Оценка 
       

    Гениально, шедевр
    Просто шедевр
    Очень хорошо
    Хорошо
    Нормально
    Терпимо
    Так себе
    Плохо
    Хуже не бывает
    Оказывается, бывает

    Номинировать данное произведение в классику Либры



    Подпишись на нашу рассылку от Subscribe.Ru
    Литературное творчество студентов.
     Партнеры сайта 
       

    {v_xap_link1} {v_xap_link2}


     Наша кнопка 
       

    Libra - литературное творчество молодёжи
    получить код

     Статистика 
       



    Яндекс цитирования

     Рекомендуем 
       

    {v_xap_link3} {v_xap_link4}








    Libra - сайт литературного творчества молодёжи
    Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются законом.
    Ответственность за содержание произведений несут их авторы.
    При воспроизведении материалов этого сайта ссылка на http://www.libra.kiev.ua/ обязательна. ©2003-2007 LineCore     
    Администратор 
    Техническая поддержка